Онлайн чтение книги Сказка о сахарном яблоке The Silver Sugar Master and The Black Fairy
14 - 5

— Должно исчезнуть?

Энн в изумлении повторяет слова главы серебряных сахарных фей. Тогда он ухмыляется и садится у основания сахарной яблони, прислонившись к ее стволу. 

— Почему вы говорите, что ничего страшного, если ремесло просто исчезнет… Это неправда.

— Я живу здесь, поэтому мне все равно, что происходит во внешнем мире.

— Но есть легенда, что тысячу лет назад Король Фей пришел сюда в поисках первого серебряного сахара. Разве не ты дал первый серебряный сахар Королю Фей? Или это был кто-то другой?

— Это я. Тысячу лет назад, и две тысячи лет назад. Я уже три тысячи лет здесь.

— Три тысячи лет?...

Энн пытается представить это, но безрезультатно. 

Даже думая о шестисотлетнем прошлом феи по имени Лулу, она не может представить это себе. Шестьсот лет — уже невероятно длинный период. А три тысячи лет — это уже не просто легенда, а миф.

Может ли быть, что красноглазый фей — существо самого мифа? Он настолько сливается с атмосферой, что кажется тает в воздухе, но он словно обладает магнетической силой, притягивающей взгляд, и возможно, он действительно остается живым существом из мира легенд.

— Да, уже три тысячи лет. Продолжительный срок, правда? Ну вот, раз в тысячу лет сюда приходит Король Фей, и я передаю ему первый серебряный сахар.

— А разве вы передавали серебряный сахар не потому, что не хотели, чтобы кондитерские изделия исчезли в мире?

— О, да. В те разы…

Глава серебряных сахарных фей вытягивает руку и делает жест, словно рисуя буквы кончиками пальцев. Тогда синева неба становится блеклой, и всё небо превращается в просто слабо светящийся свет.

— Смотрите, я только что закрыл границу между этим местом и внешним миром. Таким образом, никто не сможет войти без моего разрешения. Вы попали сюда, прыгнув в озеро, но если бы я закрыл эту границу, то вы бы просто умерли в воде. Только те, кого я одобряю, могут войти сюда. Раньше всё было так, до пятисот лет назад. Я должен был это сделать, потому что феи были назойливыми. Они всё время умоляли научить их, как улучшить качество серебряного сахара, как сделать так, чтобы он прозрачно светился и прочее, и это так мешало, что я не мог просто позволить каждому войти.

Затем Глава снова проводит рукой, словно поглаживая небо. После этого голубое небо и белые облака возвращаются обратно.

— Но с тех пор прошло пятьсот лет и больше никто не приходил. Ни единой души. Я думал, что слишком затворничал, поэтому я открыл границы... Но даже через сто лет, двести лет, никто так и не пришёл. Мне показалось, что леденцы забыли и они исчезли. Как только я так подумал, понял, что и после двух тысяч лет здесь я не чувствую, что что-то изменилось. Даже без этого, мне быстро надоело делать леденцы.

— Но леденцы не исчезли. Они все еще нужны. Даже сейчас, создание кондитерских изделий может изменить будущее фей. Нам действительно нужны леденцы в мире.

— Да, но я уже устал от этого. Мне плевать на леденцы.

— Будущее фей…

— Мне все равно. Этот мир не имеет ко мне никакого отношения.

Перебивая слова Энн, Глава отмахивается рукой, как бы не желая слушать дальше.

Этот фей уже не думает о земных вещах или отказывается воспринимать их всерьез. Если воспользоваться его словами, ему, наверное, «скучно».

Его красные глаза прекрасны, как сахарные яблоки, но в них нет блеска. Глаза Мифрила с острым блеском и застенчивые глаза Ноя, которые все еще пытаются найти что-то новое. Сонные, мягкие, улыбающиеся глаза Бенджамина. Красивые глаза Шалля, которые смотрят на Энн. Их глаза разного цвета и настроения, но в них всегда есть блеск. Она заметила это, наблюдая за глазами фей вокруг себя, и сразу увидела отсутствие блеска в красных глазах перед ней.

«Этот фей устал жить? Поэтому ему всё безразлично?»

Как заставить этого фея серьёзно подумать о сахарных леденцах? Пока она стоит там, Шалль тихонько встает позади Энн.

— Мы можем силой взять плоды сахарной яблони, если понадобится. Глава серебряных сахарных фей.

Шалль говорит это тихим, угрожающим тоном, но Глава фыркает со смехом, тянет крылья к себе на колени и начинает мягко их поглаживать, как кошка, ухаживающая за своей шерстью.

— Если сможешь, попробуй сделать это. Но я уже говорил. Здесь, в моём мире, я всемогущ. Если ты дотронешься до сахарной яблони, я отправлю тебя обратно к твоим братьям.

— Если тебе всё равно, то передай яблоки нам.

— Мне все равно, поэтому я не хочу отдавать их вам. Это тоже часть меня, поэтому я не собираюсь отдавать их миру, который мне безразличен. Что мое, то мое. Это только моя вещь.

Это не упрямство. Красноглазый фей полностью апатичен.

Энн закусывает губу.

«Если этот фей не согласится, мы не получим сахарные яблоки.»

Ее немного раздражает фей, который говорит ей, что ему все равно, если сахарные конфеты исчезнут с лица Земли. Если леденцы исчезнут, исчезнут и способы принести счастье, мастера потеряют работу, и будущее фей будет предрешено.

Энн хотела бы выплеснуть свои чувства, крикнуть ему в лицо и потребовать передать яблоки немедленно.

Но первая сахарная яблоня принадлежат этому фею. Он находится здесь три тысячи лет, и он защищает это дерево. Может быть, он даже является частью этого дерева или самим деревом.

Энн не должна насильно срывать плоды, если само дерево отказывает. Похоже, здесь невозможно делать что-то против воли фея, который заявил о своей всемогуществе. Этот фей должен согласиться отдать сахарные яблоки. Но сейчас он даже не стремится прислушаться к проблемам за пределами озера.

Как вдохнуть в этого вялого фея жизненные силы и вернуть блеск в глазах? Как вывести его из состояния летаргии и оживить его мысли настолько, чтобы он смог задуматься о положении людей и фей в мире?

Сначала ему придется столкнуться со словами Энн и Шалля.

«Что может дать силы уставшему фею? Что это может быть?»

Неожиданно Энн садится перед феем. Она пристально смотрит ему в глаза. 

— Что такое?

Фей подозрительно морщится.

— Я подумала, что смогу увидеть, что вам нужно.

В ответ фей смеется.

— Я здесь всемогущ. Всемогущий обладает всем. Так что мне ничего не недостаёт. К сожалению, для тебя.

— Разве это не странно?

— Что здесь странного?

— Вы же живое существо. Живые существа всегда нуждаются в чём-то. Поскольку они живы, им всегда нужно что-то новое. Вода, пища. Неважно, сколько ты ешь или пьёшь, пока ты жив, всё это расходуется, и тебе снова что-то нужно.

— Жаль, но время здесь течет медленнее, чем снаружи. Пока я здесь, мне не нужно есть или пить.

— Дело не только в еде и питье, но и в том, что вам нравится. Люди, которым нравятся цветы, всегда будут любить цветы, но со временем они начнут любить и кошек. Они также будут любить собак. Пока они живы, им будут нравиться им все больше и больше разных вещей. Так что никогда не бывает достаточно. Существам всегда чего-то не хватает. Но это и делает жизнь интересной.

— Я уже имею всё, что нужно.

— Но вы — живое существо.

— Тогда твоя идея неверна.

— Возможно, вы ошибаетесь.

Во время разговора Энн продолжает внимательно следить за глазами фея. Смысла в этом разговоре нет, она просто хочет увидеть изменения в его взгляде.

«То, что нужно этому фею.»

— Тогда, могу я попробовать? Узнаем, кто из нас ошибается — вы или я, — спрашивает Энн, не отводя взгляда.

— Что ты собираешься делать? — шепчет с недоумением Шалль, стоящий позади. Энн на мгновенье оборачивается и кивает ему.

— Я хочу попытаться. Без этого ничего не изменится.

Фей из мифического мира, живущий три тысячи лет, имеет чувство времени и эмоции, отличающиеся от людских, и, возможно, ему действительно ничего не нужно. Но даже если три тысячи лет изменили его, изначально в момент рождения он был таким же феем, как Шалль, Мифрил и Лулу.

«Противостоять трём тысячам лет должно что-то ещё более долговечное, а не более длительное время.»

Для фея, который прожил необъятно долгое время, нет большой разницы между тремя и пятью тысячами лет.

«Как бы человек ни старался, сможет ли он прожить 100 лет?»

Поэтому возможно, что у фей, живущих долгое время, есть что-то, чего они не видят. Это все равно, что огромному существу не заметить существование маленького муравья. Но если бы он сам был муравьем, то заметил бы там еще более мелких существ.

Тогда Энн тоже может что-то сделать. Она не до конца понимает, что и как нужно сделать, но знает, что надо вдохнуть жизненные силы в фея с красными глазами.

«Я умею делать только сахарные конфеты. Так что придется как-то постараться.»

По правде говоря, она совершенно не знает, что и как создавать, но ей стоит хотя бы попытаться.

«Если я прикоснусь к серебряному сахару, возможно, я смогу что-то понять.»

Когда Энн касается серебряного сахара, она чувствует спокойствие. И когда она чувствует его, в её ум приходят различные мысли, которые ведут её. Опыт подсказывает ей, что серебряный сахар, наверняка, подскажет ответ. В затруднительные моменты или когда она в замешательстве, она должна просто прикоснуться к сахару. Опять обратившись к главе серебряных сахарных фей, Энн говорит:

— Я дам вам то, что нужно. Возможно, вы просто не знаете, чего хотите. Если вы согласитесь с тем, что я собираюсь вам дать, вы проиграли. Пожалуйста, дайте мне сахарные яблоки.

Энн говорит это с уверенностью, ибо если она не будет верить, что может что-то сделать, она сама начнёт чувствовать себя слабой и неспособной ни на что.

«Нужно верить не в себя, а в силу, исходящую от серебряного сахара, к которому я прикасаюсь своими руками.»

Глаза феи расширяются при словах Энн.

— Ты дерзкая девчонка. Я живу уже три тысячи лет, и ты думаешь, что я ничего не знаю? Неужели ты думаешь, что человек, который рождается и умирает в мгновение ока, обладает большей мудростью, чем я, проживший три тысячи лет?

— Может быть, человек знает именно потому, что живет и умирает в мгновение ока.

— Хорошо, покажи мне это.

В его красных глазах появляется глубокая улыбка.

Не имея никаких доказательств, Энн бросает вызов серебряному сахарному фею. Возможно, она поступает опрометчиво. Может быть, она торопится. Но перед ней находятся красные яблоки, которые она должна собрать и превратить в серебряный сахар.

— У вас есть инструменты для создания конфет и серебряный сахар? — спрашивает Энн главу серебряных сахарных фей, поднимаясь на месте. Красноглазый фей сужает глаза и протягивает руку, указывая на точку на траве.

— Вот оно.

— А?...

На лугу, на который указывает фей, неожиданно появляются четыре бочонка с серебряным сахаром и один бочонок с холодной водой. Там стоит рабочий стол с каменной столешницей. Всё это появляется совершенно неожиданно, без звука и без каких-либо других признаков. Энн теряет дар речи, а Шалль тихо бормочет в удивлении.

— Ясно... всемогущий, да?

Глава смотрит на это со скучающим выражением лица и пожимает плечами.

— У тебя есть инструменты и серебряный сахар, и ты планируешь делать леденцы, девочка? Ты собираешься сделать мне конфету из сахара? Но, увы, девочка, я — главный. Нет никого, кто мог бы сделать сахарные конфеты лучше, чем я, а ты хочешь предложить мне свои уродливые леденцы, и я буду ими доволен?

— Если они вам действительно нужны, то, даже если они некрасивые, вы можете быть довольны ими, верно?

— Если мне нужны леденцы, я сделаю их сам.

— Но если вы не знаете, что вам нужно, как вы сможете их сделать?

— Я знаю, что нет ничего, что я хотел бы.

— Может быть, вы просто думаете, что у вас нет того, что вы хотите. Поэтому я попробую.

Притворяясь уверенной, Энн идет к верстаку, появившемуся на траве. Глядя ей в спину, глава серебряных сахарных фей делает горькую мину.

— Ты высокомерная маленькая девочка. Ты утверждаешь, что знаешь что-то, чего я не знаю. Какая наглость. Человек, который умирает в мгновение ока, знает то, чего не знаю я, проживший три тысячи лет. Это смешно.

Шалль делает глубокий вдох и подходит поближе к главе серебряных сахарных фей.

— Это не наглость. Это просто попытка. Подойди ближе, — приказывает он, а затем садиться рядом, прислоняясь спиной к стволу и приподняв колено. Глава раздраженно смотрит в сторону Шалля.

— А ты такой же высокомерный Король Фей. Хотя Эриль милый.

— А Рафаль?

— Он тоже наглый.

— Я должен быть лучше него.

— Все одинаковы.

Шалль пожимает плечами и заканчивает разговор, а затем смотрит на Энн.

Окружающее пространство кажется выдуманным, не дует ветер и нет даже признаков жизни. Вдруг здесь появляются верстак, бочка с серебряным сахаром, бочка с холодной водой и инструменты на верстаке. Энн прикасается к ним, затем к серебряному сахару, чтобы узнать, каков он на ощупь.

В этом иллюзорном и немного нереальном мире только инструменты и серебряный сахар чувствуются настоящими.

«Всё теряет блеск и становится безжизненным в этом месте, но чистый сахар ещё блестит. И созданные им инструменты тоже обладают силой. Как будто сила сахарного яблока проникает в них. Сами сахарные яблоки не утратили своей силы и не устали от мира.»

Если посмотреть на первую сахарную яблоню, только красный цвет плодов ярко выделяется в этом бледном мире.

«Надеюсь, сила сахарных яблок вернет энергию фею, который является их хранителем.»

На поясе Энн висит кожаный чехол с инструментами, который она кладёт на рабочий стол. Раскрыв чехол, она раскладывает инструменты для удобного доступа. Затем снимает кольцо, которое Шалль сделал из травы и надел на безымянный палец левой руки. Слегка поцеловав кольцо, она оставляет его на краю верстака.

Она подготавливает два вида воды в посуде на верстаке: воду для охлаждения пальцев и воду для смешивания с серебряным сахаром, а также проверяет другие инструменты. Она подходит к бочке с серебряным сахаром. В четырёх бочках находится серебряный сахар белого, красного, жёлтого и синего цветов. Он хорошо очищен, и видно даже невооружённым взглядом, что это сахар высшего качества. Энн черпает четыре цвета серебряного сахара в разные сосуды и выставляет их на рабочий стол. Она погружает руки в холодную воду, стараясь охладить пальцы и успокоить себя.

«Что нужно главе серебряных сахарных фей, так это энергия.»

Это все, что знает Энн. Как вернуть жизненные силы апатичному фею? Что ей сделать? Ранее ей казалось, что она придумает что-нибудь, когда прикоснется к серебряному сахару, но сейчас ее разум совершенно пуст.

Тем не менее, Энн высыпает белый серебряный сахар на рабочий стол, быстро мешает его обеими руками и добавляет холодную воду. И снова, с помощью выработанной в себе уверенной техники, она проверяет положение и движение кончиков пальцев, подсчитывает количество морганий и сопоставляет их с движениями рук.

Но…

«Двадцать, двадцать один, двадцать два, двадцать три, двадцать два… двадцать два...»

В середине счёта морганий Энн осознает свою ошибку. Возможно, она путается из-за своих сомнений, не зная, что делать, и сбивается со счёта. В тот момент её пальцы останавливаются, и в мгновение ока влага впитывается в серебряный сахар, делая его липким, порошкообразным и неоднородным.

«Нет. Успокойся, успокойся.»

Энн чувствует взгляд Шалля на своей спине. Она чувствует, как он с беспокойством наблюдает за ней. Она пытается опереться на эту поддержку, но выражение лица главы серебряных сахарных фей, которого она не видит, тревожит её. Как он смотрит на Энн?

Внезапно раздается странный, затяжной смех главы серебряных сахарных фей. Обернувшись, она видит, как Шалль с отвращением смотрит на сидящего рядом фея. Однако самому фею, на которого смотрят с недовольством, очень забавно, и он смеется презрительным, почти издевательским смехом.

— Ты так уверенно говорила, что я подумал, ты на что-то способна. Как смешно. Ты даже толком серебряный сахар замесить не можешь. Забавно, забавно. Нет, нет, правда.

Глава, кажется, даже рад неудаче Энн. Его слова правдивы, но его отношение заставляет кровь биться в висках от ярости.

Если бы Энн высмеивали, отчитывали и издевались, ей было бы стыдно только за свою незрелость. Если бы он посмеялся над неопытностью Энн и отругал ее, это было бы понятно. Но…

«Этот фей просто развлекается.»

Ее сжатые кулаки дрожат.

Хью, Кэт и Лулу по-прежнему искренне относятся к сахарным сладостям. Когда они видят неопытных мастеров, они недовольны, сердятся и ругают их. Они также могут быть недовольны и ругать Энн за ее нынешнюю неуклюжесть. Именно потому, что они всем сердцем отдаются сахарным конфетам, они могут злиться на неопытного мастера, но никогда не будут смеяться над ним.

Но Глава ухмыляется. Его просто забавляют неудачи маленькой девочки. Именно из-за своей несерьёзности он не злится на неопытность Энн, а скорее находит это смешным.

Энн не может терпеть такое отношение. Она знает об отчаянной работе ремесленников, стремящихся защитить сахарные конфеты, и о надеждах фей на будущее. Вот почему она находится здесь, она должна защищать то же самое.

Кажется, что даже искренность по отношению к сахарным конфетам становится объектом насмешек. Гнев разрастается от того, что чувства мастеров принижаются и презираются, и от того, что их вовсе не принимают всерьёз.

— Ты...

Шалль недовольно рычит и пытается что-то сказать. Но не успевает он это сделать, как Энн уже кричит. 

— Кто из нас тут зазнался?!

От злости на глаза наворачиваются слезы, но она с трудом сдерживает их, стараясь не заплакать. Из-за крика Глава перестает смеяться, словно он удивлен, но затем он возмущенно хмурит брови.

— Что это? Над тобой смеются из-за твоей неопытности, и ты так смущена, что на самом деле злишься на меня? Ты так гордишься собой, но ты всего лишь маленькая девочка.

— Если бы я была просто смущена, я бы не злилась! Моя гордость так мала, что я не стану сердиться только потому, что вы смеетесь надо мной! Надо мной смеялись и издевались многие люди! Какая разница, что надо мной смеется еще один фей? Я злюсь, потому что вы неискренни! Вы называете себя главой серебряных сахарных фей, но говорите, что вам плевать на леденцы! Вы даже не стараетесь серьёзно относиться к сахарным конфетам, а смеётесь надо мной, хотя я неуклюжа, неопытна, но стараюсь делать своё дело! Если собираетесь смеяться надо мной, сначала покажите, насколько вы великолепны, как серебряный сахарный фей!

Крича громче, чем она может себе представить, Энн хватает каменную чашу с серебряным сахаром, стоящую на верстаке, и решительно протягивает её вперед.

— Пожалуйста, покажите мне! А потом смело смейтесь! Скажите мне, что я неуклюжий и плохой мастер!

Глава отворачивается в сторону.

— Не хочу. Я не могу этого сделать. Слишком хлопотно.

— На самом деле, вы не можете этого сделать? Хвастаете собой как глава серебряных сахарных фей, но хотя и прожили три тысячи лет, вы не можете сделать сахарные конфеты!

— Что за грубость?

Лицо Главы внезапно меняется. Та неопределенная, отстраненная атмосфера, которая его окружала, исчезает, и в его красных глазах появляется тень. Непроницаемое лицо, скрывающее гнев, напоминает белую скульптуру, и от этого по спине бегут мурашки.

— Я — само сахарное яблоко, рожденное от первой сахарной яблони. Серебряный сахар и сахарные конфеты, сделанные из сахарных яблок. Это мои творения. Что ты мне говоришь?

Низкий голос пугает, и ей приходится сглатывать горькую слюну.

«Этот фей — Бог сахарных сладостей?»

Если он родился три тысячи лет назад из первой сахарной яблони и затем стал ее хранителем, создавая серебряный сахар и сахарные сладости, то даже если он был обычным феем, в человеческом понимании он подобен Богу. Феи называют его главой серебряных сахарных фей, но возможно это другое имя Бога сахарных конфет.

Он отбрасывает шутливое поведение, и в нём появляется что-то впечатляющее и страшное, как у божества.

«Я бросила вызов Богу?…»

Чувство страха пробегает по спине Энн, но она не может отступить. Иногда приходится прямо сталкиваться даже с Богом. Особенно если этот Бог ленив и неискренен.

— Неважно, из чего вы родились или что вы создаете, если вы не можете сделать это сейчас, вы не имеете права хвастаться. Верно? Если можете, тогда покажите мне.

Когда она бросает вызов дрожащим голосом, глава серебряных сахарных фей поднимается с места.

— Ты превзошла все пределы наглости. Позволь мне показать тебе, маленькая человеческая девочка.

Он внезапно оказывается рядом с Энн. Потребовалось мгновение, чтобы осознать, что он подошёл с огромной скоростью, бесшумно скользнув. Встав перед верстаком, он смахивает рукой серебряный сахар, который Энн не смогла замесить, к краю стола. Затем он раскладывает синий серебряный сахар по поверхности и начинает плавно гладить его. После он добавляет холодную воду. Движения его рук быстрые и лёгкие, создается впечатление, что он лишь гладит серебряный сахар, но под его руками сахар слипается, становясь блестящим и гладким. Все это происходит в одно-два мгновенья.

— Я могу сделать это легко.

Отводя руки от верстака, глава серебряных сахарных фей сужает глаза, поднимает уголки рта и тихо говорит, глядя на серебряный сахар. Гладкий, блестящий, темно-синий серебряный сахар так красиво замешан, что сам по себе завораживает. Они выглядит, как если бы глубоководная морская вода превратилась во что-то осязаемое.

Когда Энн видит блеск серебряного сахара и его мастерство, гнев, накопившийся из-за его несерьезного отношения, исчезает, как будто его раздавили. Она больше не может злиться, когда перед ней находится что-то настолько невероятное.

— Как и ожидалось, вы — Бог?…

Когда Энн неосознанно произносит это вслух, красные глаза удивленно смотрят на Энн.

— Что ты сказала? 

Что его так удивило в словах Энн? Устрашающий гнев в его глазах исчезает.

— Для меня вы кажетесь Богом. Ни люди, ни феи не могут замешать серебряный сахар так быстро, как вы.

— Бог?… Разве люди называют Богами тех, кто совершает невероятные по их собственным меркам вещи?

— Нет. Обычно, Бог — это единое существо. Он почитается в государственной церкви и защищает нас, людей, и не имеет формы. Но я всегда говорила, что это Бог...

Осознав свою ошибку, она замолкает. Ее мать, Эмма, часто говорила: «Бог».

Энн считает, что глава серебряных сахарных фей похож на Бога, но обычно люди подумали бы о нём как о «святом покровителе сахарных конфет». В церковной воскресной школы учат, что Бог един, а те, кто окружает его, — это святые покровители.

Но Эмма часто говорила: «Это Бог». Ее восприятие было особенным. Она называла так любое непостижимое для неё, но великое в своей силе существо. 

Река, дарующая людям плодородную землю, – это Бог. Солнце – это Бог, дающий тепло всему живому. Сахарное яблоко, приносящее удачу, — это Бог. Она все превращала в Богов.

— Это не я всегда говорила, а мама. Она всегда говорила: «Это Бог», когда речь шла о разных великих вещах. Поэтому мне показалось, что вы похожи на Бога.

Глава серебряных сахарных фей несколько раз моргает. Он внимательно смотрит на Энн, наклонив голову в замешательстве.

«Интересно, что это такое? Он никогда раньше не слышал подобных слов? Или может быть кто-то когда-то давно сказал ему что-то непонятное, и он спрашивает сейчас?»

В глазах главы серебряных сахарных фей проскальзывает тень любопытства. Энн замечает это и удивляется.

«Что-то изменилось. Изменилось.»

Энн замечает одно изменение. И это становится маленькой надеждой, которая загорается в ее сердце. Она смутно пообещала приготовить главе серебряных сахарных фей то, что ему нужно, но теперь, наконец, она понимает, что нужно делать.

«Он одинок...»

Наконец она это понимает. Он рассказал, что никакие феи больше не приходили к нему, и что он продолжает открывать границы этого странного мира. Какие мысли заставили его сделать это?

Она внимательно осматривает фигуру главы серебряных сахарных фей от головы до ног. Серебристые волосы, красные глаза и красноватый блеск на серебряных крыльях. Старинный халат и босые ноги.

«Этот фей всемогущ, но в нем есть что-то холодное. Поэтому он вялый.»

Как Энн может найти то, что хочет этот фей?

«Если бы я его любила, о чём бы тогда я подумала?»

Это может быть правильным способом мышления. Думать только о его счастье и отчаянно искать то, что ему необходимо. Если бы он был Шаллем, что Энн хотела бы ему подарить?

Она вновь вглядывается в него.

«Босиком.»

Его босые ноги, ступающие по траве, кажутся очень замерзшими. Здесь ни жарко, ни холодно. Подлесок мягкий и зеленый, как ковер, и нет ничего, что могло бы испачкать или повредить его ноги. Можно ходить босиком.

«Но зачем? Ведь это так холодно и одиноко.»

Если бы Энн была возлюбленной этого фея и хотела бы сделать ему подарок, то первым делом она подарила бы ему обувь. Ей казалось, что это согреет его холод и смоет одиночество.

«Но почему я так думаю?»

В голове крутятся разные мысли, которые медленно обретают форму.

«Ах, вот как.»

В конце концов, Энн понимает, что она чувствует. Затем она смотрит прямо в его красные глаза и говорит:

— Я потеряла свое умение делать сахарные конфеты из-за травмы. Теперь, если я сконцентрируюсь и буду внимательной, я смогу сделать небольшую сахарную конфету. Сейчас я не смогла сконцентрироваться и была невнимательна, поэтому и не удалось. Но я думаю, что смогу сделать то, что вам нужно. Поэтому, пожалуйста, помогите мне.

— Помочь? Разве не ты должна что-то сделать? Ты не обещала это?

— Я сделаю это. Но, пожалуйста, скажите мне, где у меня пробелы. Я постараюсь следовать вашим указаниям, чтобы создать то, что вам нужно. Тот факт, что я сделаю это, не меняется.

— Мне кажется, что меня обманывают.

— Нет. Ведь вы даже не знаете, что вам нужно. Так что мне придётся сделать это.

Глава поглаживает свой подбородок и выглядит так, будто на мгновение задумывается. Но затем он усмехается и кивает.

— Хорошо. Если ты создашь то, что я хочу, это будет доказательством того, что ты знаешь что-то, чего не знаю я. Тогда я дам тебе сахарные яблоки. Но если ты не сделаешь, то я не отдам яблоки, и это подтвердит, что нет ничего, чего бы я не знал. Более того, ты заплатишь за беспокойство, которое ты мне доставила. Согласна?

— Какова цена?

— Ты проведешь вечность со мной в этом месте, пока наши жизни не закончатся.

У Шалля, который до этого молча наблюдал за разговором двоих, меняется выражение лица, и он поднимается с места.

— О чем ты говоришь?

Глаза Энн тоже расширяются.

«Вечность, здесь?»

Что это значит? Это не отнимет у нее жизни. Но оставаться в этом пустом и прекрасном месте до конца своих дней похоже на то, как если бы ей сказали провести всю жизнь в мягком кошмаре. Это будет даже хуже, чем пятисот лет заточения Лулу. Здесь нет ни ветра, ни признаков жизни. Здесь будут только Энн и красноглазый фей. Насколько это может быть одиноко и пусто?

Энн сразу думает: «Нет», но в следующее мгновенье она кое-что осознает.

«Этот фей находится в этом месте уже 3000 лет?»

Только представив, что проведет всю свою жизнь в этом месте, она почувствовала, что слегка понимает, какие три тысячи лет провел здесь глава серебряных сахарных фей. И почему его красные глаза кажутся одновременно и божественными, и детскими, и апатичными.

Основываясь на этом внезапном озарении, Энн должна продолжить. Ремесленники и феи ждут от неё того, что сейчас находится перед её глазами. Они молятся за это.

— Я поняла, — тихо отвечает Энн, и Шалль бросается к ней.

— Энн!

Шалль тянет её за плечо и с силой толкает ее назад, вставая лицом к лицу с главой серебряных сахарных фей.

— Почему ты ставишь такие требования?

— Потому что вы сами требуете. Я требую того же.

— Почему именно она?!

— О-хо-хо, — глава серебряных сахарных фей с издевкой кривит рот в улыбке. — Несовершенный Король Фей. Тебя беспокоит эта человеческая девушка?

— Она моя возлюбленная.

Глава еще шире улыбается Шаллю, который говорит ему об этом без колебаний, словно пытаясь защитить ее.

— Тогда понятно. Я хочу оставить эту маленькую девочку. Давно я так не интересовался чем-либо. Если она станет моей, я вышвырну тебя отсюда. Увы, я не собираюсь оставлять тебя тут с собой.

Энн нежно касается сзади руки Шалля, стиснувшего зубы.

— Шалль, все будет в порядке, я обязательно достану сахарные яблоки.

— Если не получишь, ты будешь заперта здесь навсегда. Ты понимаешь?

— Да, но если я не получу сахарные яблоки, леденцы исчезнут. Если это произойдет, половина моей жизни тоже исчезнет. То же самое и для ремесленников, и для будущего фей. Если это произойдет, я не смогу вернуться домой с поднятой головой.

— Я… — едва слышно спрашивает Шалль, не оборачиваясь. — Если ты застрянешь здесь, что мне делать?

— Шалль…

Они поклялись не расставаться до последнего вздоха, но натиск того, что приближается, не позволяет ей сдержать обещание. Теперь, когда она здесь, она снова осознает, что разница в продолжительности жизни не имеет ни малейшего значения.

Если она будет заточена здесь до конца своих дней, будет ли Шалль, словно сторож при могиле, проводить время, глядя на поверхность озера и думая об Энн, которую он никогда не сможет встретить?

«Я не хочу быть такой жестокой.»

Если бы другой человек умер, он мог бы смириться. Возможно, настанет день, когда он вспомнит о счастливом времени, проведенном вместе, и улыбнется. Но знать, что другой находится рядом, и нет возможности ни встретиться, ни прикоснуться, — это пытка. Боль от воображения совместного времени, которое можно было бы проводить прямо сейчас, стирает все воспоминания о прошлом. Никогда не наступит время, когда он сможет улыбаться.

Если это так, то у Энн нет другого выбора, кроме как сделать все возможное, чтобы Шалль не почувствовал этого.

— Все будет в порядке, Шалль. Я получу сахарные яблоки. Я уверена.

На данный момент эти слова являются ложью. Это заставляет сердце Энн болеть.

— Ты правда уверена? Ты уверена как мастер?

— Да, правда.

Шалль некоторое время молчит, а затем переводит дыхание и расслабляет плечи.

— Я доверяю твоей уверенности в мастерстве.

Медленно повернувшись, Шалль кладет руку на щеку Энн. Его прохладная рука такая же успокаивающая, как и всегда. Его темные глаза смотрят прямо, и он пытается безоговорочно поверить словам Энн. Он искренний Король Фей.

Но, возможно, Энн говорит ему огромную ложь. У неё нет ни малейшей уверенности, нет и следа убежденности. Но если она не сможет убедить главу серебряных сахарных фей, она не сможет выполнить многие надежды, которые на нее возлагают.

«Если я не смогу получить первый серебряный сахар...»

Энн кладет руку на ладонь, касающуюся ее щеки.

«Может быть, мне придется умереть до того, как я буду навеки заточена здесь.»

Энн не хочет, чтобы Шалль продолжал смотреть на поверхность воды, как могильщик, с пустыми глазами, думая о ней, не имея возможности увидеть. Пусть лучше Шалль будет думать об умершей Энн, но иногда улыбаться воспоминаниям о прошлом. Разница в продолжительности жизни не так важна. Если Энн первой покинет этот мир, то будет то же самое, если она исчезнет раньше. Воспоминания останутся в сердце Шалля.

Но.

— Я обязательно получу серебряный сахар.

Она не собирается сдаваться.

Энн намерена ухватиться за мерцающий свет надежды, который она видит в красных глазах главы серебряных сахарных фей. В конце концов, она вообще не должна думать о неудаче. Она должна молиться за успех и приступить к работе, как молятся ремесленники за нее и Шалля.

— Всё будет хорошо.

С твердой решимостью Энн смотрит прямо в глаза Шалля.

«Я не солгала. Если я получу серебряный сахар, ни одно мое слово не будет ложью.»

Шалль наклоняется и целует ее.

— Сделай это, серебряный сахарный мастер. Делай свою работу, — шепчет Шалль, отстранившись от ее губ. Энн кивает в ответ на эти слова.

«Я не хочу быть лжецом.»

Глава серебряных сахарных фей с любопытством наблюдает за ними, но видя, что они целуются, на его лице появляется выражение отвращения, и он скрещивает руки на груди.

— Почему-то меня это злит. Что это за неприятное чувство?

Шалль смеется и, словно желая похвастаться, одной рукой обнимает Энн за талию, а другой рукой поглаживает ее ключицу, выглядывающую из выреза платья.

— Она моя возлюбленная. Я не потерплю никаких непристойных поступков, Глава.

— Я не заставляю никого против их воли, так что можешь быть спокоен.

— Ты всемогущ в этом месте. Не будь настолько трусливым, пытаясь сбить её с толку подлыми трюками.

— Как бы мне ни было жаль, но даже всемогущий я не могу изменить чьи-то чувства в этом месте. Я не могу изменить мысли других. Если бы я мог…

Глава серебряных сахарных фей прерывается и замолкает. Затем, словно пытаясь изменить свое настроение, он слегка поворачивает голову и смотрит на Энн.

— Итак, что ты собираешься делать, девочка?

— Посмотрите на мою работу. Посмотрите, как я замешиваю, и скажите, что вы об этом думаете.

— Хорошо.

Энн выпрямляется и отвечает, а Шалль, словно приняв это за сигнал, отходит от нее и возвращается к основанию сахарной яблони.

Энн стоит напротив главы серебряных сахарных фей и вновь заглядывает в его красные глаза.

«Так и знала, все по-другому. Они изменились.»

Его глаза уже не такие, как в тот момент, когда она с ним познакомилась. Ей кажется, что в глубине глаз таится едва мерцающий свет. Это единственная надежда Энн.

«Количество морганий и движений пальцев.»

Несколько раз вздохнув, Энн рассыпает серебряный сахар на верстаке. Сияющий красный цвет, похожий на измельченный рубиновый порошок, быстро рассыпается, и она слегка перемешивает его кончиками пальцев.

Затем она добавляет холодную воду. Спокойно считая свои моргания, она распределяет холодную воду и серебряный сахар, рисуя кончиками десяти пальцев большую восьмерку. Как только холодная вода равномерно смешивается, она начинает интенсивно месить ладонями. Даже в это время она концентрируется только на подсчете морганий и совмещении их с движениями пальцев. Она неожиданно улыбается, ощущая, как будто её пальцы стали на сустав длиннее, это ощущение – знак того, что она выполняет процесс безошибочно.

— Хо-хо, — глава серебряных сахарных фей прищуривается. — В чем дело? Ты, кажется, изменилась. Довольно хорошее замешивание.

Вздохнув с облегчением от его оценки, Энн раскладывает желтый серебряный сахар на верстаке и разминает его. Когда замешивание завершено, пора замешивать белый серебряный сахар. Белый, красный, желтый, синий. Когда каждый цвет был готов, Энн смотрит на Главу. Она окидывает его взглядом с ног до головы, а затем кивает.

— Что такое?

— Теперь я точно знаю, какую форму я хочу сделать. Пожалуйста, покажите мне. Я вновь обрела умение прясть сахарную нить. Теперь мне нужны навыки ее плетения и вязания. Пожалуйста, покажите мне это. Но... немного медленнее. Мои глаза не могут следить за вашими действиями. 

— Конечно, иначе ты бы смогла проследить, — говорит он, одновременно делая движение, как будто гладит пространство рядом с верстаком. Затем из всех сторон собираются блестящие красные искры света и появляется инструмент для плетения серебряных сахарных нитей. Процесс очень похож на то, как Шалль создает меч.

Далее он легко касается своей правой ладони левой. Снова собираются те же светящиеся искры, и в правой ладони появляется веретено для прядения нитей серебряного сахара.

Глава берет горсть белого серебряного сахара, легко катает ее в ладони несколько раз и приближает к веретену в другой руке. Сразу же после легкого движения пальцев веретено покидает его руку, подбрасывается в воздух и раскручивается. В следующее же мгновенье серебряный сахар переплетается с сердцевиной, наматываясь на нее, а затем прядется нить. В конце концов, глаза Энн не могут уследить за движениями фея.

— Эм…

Если он будет делать это таким образом, она ничего не поймет.

Глава раздраженно смотрит на Энн, когда она пытается заговорить с ним.

— Молчи и смотри. Все люди нетерпеливы. Или ты и та маленькая девочка особенные?

Энн наклоняет голову.

«Та маленькая девочка?»

Он действительно так сказал. Встречал ли фей, живущий в этом месте уже три тысячи лет, кого-нибудь до Энн, кого бы он мог назвать маленькой девочкой?

В мгновенье ока закончив прядение нитей из серебряного сахара, Глава подходит к ткацкому станку. Энн спешит за ним и становится рядом. На этот раз Глава серебряных сахарных фей начинает медленно двигать руками.

— Быстро. Осторожно. Не дыши, — шепчет Глава, пропуская серебряную сахарную нить через ткацкий станок. Удивительно, но это слова наставления. Более того, Энн теперь может следить за движениями его рук. Глава направляет подушечки пальцев вверх и осторожно берет нить. Затем он аккуратно помещает ее на станок. Сначала он кладет один конец на станок, несколько раз моргает, а затем кладет противоположный конец.

Этот жест подобен жесту учителя. Он уделяет внимание передаче знаний, стараясь помочь пониманию ученика. Но делает ли он это осознанно, или это просто привычка?

Он говорил, что феи беспокоили его и умоляли научить их чему-то. Вероятно, он был наставником, а не ремесленником. Возможно, поэтому он был не так строг, как человеческие мастера сахарного кондитерского дела, которые отчитывают учеников за то, что они смотрят и повторяют сами.

«Я очень хорошо понимаю время и ход выполнения работы.»

Энн измеряет время рабочих процессов морганиями. Как будто зная это, движения Главы сочетаются с ее способностью понимать и количеством ее морганий. Это напоминает, как вода точно падает на сухое место и просачивается вглубь, — даже после одного взгляда на движения они твердо запоминаются в ее голове.

Его наставления настолько добры, что человеческий мастер-кондитер отчитал бы его за излишнюю снисходительность. Это удивительно. Но в то же время, видя его в таком состоянии, Энн понимает, что в том, чего она пытается добиться с помощью сахарных кондитерских изделий, нет ничего ошибочного.

Глава продевает нить в ткацкий станок и приводит его в движение. Нити основы движутся вверх и вниз синхронно, а нити утка медленно продеваются через зазоры. Когда этот процесс повторяется, создается плоскость чистого белого полупрозрачного серебряного сахара.

Движения, которые Глава показывает Энн, плавно текут и проникают в нее, она не может удержаться и наклоняется вперед.

— Позвольте мне попробовать!

Энн чувствует что-то, похожее на уверенность в том, что может восстановить потерянные техники. Эллиот, Хью, Лулу — они все учили Энн. Но она никогда не испытывала такого ощущения, словно нечто подобное волшебству проникает вовнутрь нее.

Красные глаза улыбаются.

— Ты можешь попробовать.

С нетерпением соглашаясь, Энн направляется к своему верстаку, где разложены ее инструменты. Среди режущих ножей и шпателей, точно подходящих к ее руке, теперь есть и веретено. Взяв его, она тянется за замешанным серебряным сахаром.

Она сжимает горсть чисто белого сахара с серебряным блеском, начинает вытягивать тонкую полосу и обращать ее в нить, оборачивая вокруг веретена. Приведя дыхание в порядок, она дает веретену импульс и отпускает его в воздухе, заставив его вращаться.

Серебряная сахарная нить вытягивается, словно выскальзывая из кончиков ее пальцев.

— Хм. Это неплохо.

Глава поглаживает подбородок, глядя на серебряные нити, которые продолжают плестись.

Закончив прядение, Энн сразу же направляется к ткацкому станку. Зафиксировав в памяти движения и дыхание Главы, которое она только что наблюдала, она хочет попробовать.

Осторожно, но без промедления. Затаив дыхание. Она аккуратно продевает серебряные сахарные нити, которые станут нитями основы, на ткацкий станок, и он начинает двигаться. Нити основы одновременно движутся вверх и вниз, словно дрожа. Она продевает серебряную сахарную нить, которая станет утком.

«Готово.»

Повторение этапов работы не кажется трудным. Точно и непреклонно движения Главы проникли в голову Энн.

После создания полотна из серебряного сахара она с удовлетворением смотрит на свою работу.

Мерцающий свет, падающий сверху, имеет цвет сумерек. Оранжевый свет осеннего заката падает на чисто белую поверхность, переливающуюся серебром, проходит через нее и сверкает как мелкие зерна света на низкорослых растениях.

Это похоже на чудо. Невероятно, что существует такой учитель, и Энн может обучаться у него этим техникам. Хотя он и фея, опыт, накопленный за долгие годы, вероятно, сделал его по-настоящему близким к Богу.

Она кладет руку на край ткацкого станка и некоторое время безучастно наблюдает за ним, пока кончики ее пальцев не касаются чего-то неровного. Она смотрит и видит узор, вырезанный на раме ткацкого станка. Узор, напоминающий цветки сахарного яблока, прост и прекрасен. Энн знает этот узор.

— Это…

Энн наклоняет голову, гадая, что это может значить.

— Ну что ж, у тебя больше нет навыков, которых тебе не хватает? Если нет, то ты должна немедленно показать мне то, что хочу я. Или ты боишься меня и откажешься от всех своих грубых слов? Даже если ты откажешься и извинишься, я тебя не прощу. Ты будешь должна остаться здесь навсегда.

— Нет! Я сделаю это!

Вскочив, Энн спешит к своему рабочему столу.

Глава критикует Энн за нетерпеливость, но, похоже, он тоже не отличается особым терпением. Стоя перед верстаком, Энн вновь успокаивает свои чувства. Убеждая себя, что сможет сделать это, она тянется к серебряному сахару.

Она чувствует обеспокоенный взгляд Шалля на своей спине.

Она достаёт белый и синий серебряный сахар и смешивает их вместе. Создавая оттенок яркого, весеннего неба, она с помощью веретена прядёт из него нить и затем начинает ткать. Она переносит готовое полотно на верстак, где начинает обрезать его.

Глава серебряных сахарных фей все время находится рядом с Энн, с любопытством следя за ее движениями. Шалль хмурится и настороженно наблюдает за Главой, который будто смотрит на свои любимые цветы в вазе.

~*~*~*~*~

Опираясь спиной на толстый серебристо-серый ствол первой сахарной яблони, Шалль скрещивает руки на груди и наблюдает за Энн и главой серебряных сахарных фей. Глаза Энн сверкают, и по ней видно, что она в восторге. Видя, как она прядет серебряную сахарную нить, Шалль удивленно замирает. Движения ее рук такие же, как и раньше, возможно, даже более точные. Очевидно, что это результат наставления главы серебряных сахарных фей.

«Он, без сомнения, глава серебряных сахарных фей. И его можно назвать самой сахарной яблоней, которая создала леденцы.»

У каждой феи есть свои особые способности, которые зависят от особенностей того, из чего они родились. Если Глава родился из первой сахарной яблони, то он является воплощением всех сахарных яблонь в этом мире.

Его способности неизмеримы. Вот почему он живет три тысячи лет, и даже Король Фей не смеет пренебрегать им или недооценивать.

Но почему фей сказал, что хочет оставить здесь Энн?

Красные глаза Главы, стоящего рядом с ней и смотрящего на кончики ее пальцев, вызывают у Шалля плохое предчувствие.

Энн живёт, отдавая всю себя кондитерским изделиям, а через них — серебряному сахару и сахарным яблокам. Неужели, если она искренне отдаёт себя целиком и полностью ремеслу, то сахарная яблоня сможет удержаться от любви к ней? А Глава, являющийся воплощением первой сахарной яблони, чувствителен к эмоциям сахарных яблонь и, вероятно, не сможет удержаться от желания обладать ею. Разве это не похоже на любовь?

«Тот, кто обладает неизмеримой силой, способен влюбиться.»

Сможет ли кто-то, обладающий абсолютной властью, отказаться от человека, которого он любит? Возможно, он не знает, как отказаться, ведь он могущественен и может делать все по своему желанию. Если это так, то Шалль и Энн столкнутся с огромной проблемой.

«Что мне делать? Я бессилен в этом месте.»