Онлайн чтение книги Сказка о сахарном яблоке The Silver Sugar Master and The Black Fairy
2 - 4

Внизу раздался звонок.

В ту ночь, когда Энн перевели в комнату в башне, Джонас позвонил в колокольчик. Возможно, он торопился, потому что приехала Энн. Она услышала, как кто-то сразу же вошел в его комнату, а затем ушел.

Что бы она сделала, если бы герцог Филакс признал скульптуру Джонаса, которая была завершена первой? Она беспокоилась. Но наступило утро, а внизу никто больше не двигался, а приказа Энн прекратить работу и уйти в связи с признанием скульптуры Джонаса не поступило.

Итак, Энн продолжала работать с самого утра, и к тому времени солнце уже было высоко в небе. Во время совместной работы с Мифрилом ее удивил звук колокольчика, доносившийся снизу, и она подняла голову.

— Это колокольчик Джонаса, да? Он снова звонит в него после того, как закончил свою работу и звонил прошлой ночью? Это он поправил некоторые детали, на которые ему указали, или что-то в этом роде? Или, может быть, он просто забежал вперед…

В этот момент Энн собиралась позвонить в колокольчик, чтобы сигнализировать о скором завершении ее работы. Естественно, она торопилась.

Увидев, что Энн так встревожена, Мифрил встал.

— Хорошо! Я помогу!

— Что ты будешь делать?

— Я собираюсь пойти заглянуть.

Вопреки галантности, Мифрил повязал на голову платок, который вынул из кармана, и украдкой вышел из комнаты.

Энн задавалась вопросом, как это обернется. Желая узнать поскорее, она с нетерпением ждала Мифрила, когда Шалль вернулся с прогулки. В его правой руке болтался яростно извивающийся Мифрил.

— Отпусти меня! Отпусти!

— Шалль, почему ты держишь Мифрила?..

Энн смотрела широко раскрытыми глазами, когда Шалль отпустил затылок Мифрила. Он с визгом рухнул на пол.

— Когда я вернулся с прогулки, я наткнулся на этого парня, который пытался проникнуть в комнату Джонаса. Он выглядел так, будто собирался сделать что-то странное и создать проблемы, поэтому я поймал его.

— Я не думал о том, чтобы сделать что-то странное! Я просто решил немного пошутить, позвонив в сигнальный колокольчик!

Мифрил фыркнул и отвернулся от Шалля, сидя на полу со скрещенными руками.

— Когда ты сказал, что собираешься подглядывать, ты собирался пойти пошалить?!

Она повысила голос. Джонас может был ужасным человеком, но она не соглашалась отомстить ему. Мифрил встал несколько в спешке.

— Нет, подожди, Энн! Не пойми неправильно! Я действительно собирался заглянуть, но я был счастлив, увидев этого парня в такой депрессии, что подумал, что просто нанесу ему последний удар.

— «Обрадовался», «последний удар»… Это еще хуже, не так ли…

Пока Энн бормотала, Шалль говорил позади нее.

— Правильно. Вместо такой шалости, если ты собираешься что-то сделать, ты должен быть более агрессивным.

— Что ты имеешь в виду под «быть более агрессивным»?! Хотя то же самое касается и шуток, и людей, разве быть более агрессивным не является еще большим злом?!

Мифрил и Шалль обменялись взглядами. 

— Мы не люди, — сказали они одновременно.

Убитая горем, Энн прижала руку ко лбу.

— Ах, верно... Хватит...

Она перестала переубеждать двух фей.

— Но депрессия Джонаса означает, что герцогу, должно быть, не понравилась его сахарная скульптура, — сказала Энн, на что Мифрил кивнула, скрестив руки.

— Я уверен, что именно это и произошло. Кроме того, у этого парня на лице виднелся синяк. Думаю, у него была любовная ссора с Кэти или что-то в этом роде. Это довольно забавная ситуация.

Услышав слова Мифрила, Шалль сделал сомнительное выражение лица. Энн тоже наклонила голову.

— Кэти сделала бы что-нибудь подобное?

Она не думала, что Кэти, которая считала Джонаса своим приоритетом номер один, подняла на него руку. Возможно, он упал с лестницы или наткнулся на что-то в комнате.

— Итак, твоя сахарная скульптура закончена? — спросил Шалль. Энн посмотрела на скульптуру позади нее.

— Да. Я думаю, что она довольно хороша.

— Мне подать сигнал? 

Мифрил бодро схватил веревку.

По правде говоря, она чувствовала, что не совсем поняла смысл слов герцога, когда он сказал: «Повысь точность», и добавила рисунок водяного знака на подол.

— Пожалуйста.

Мифрил потянул за веревочку, и звук колокольчика раздался одновременно в комнате Энн, в коридоре, а затем где-то далеко.

Вскоре после этого они услышали тяжелые шаги, поднимающиеся по лестнице. Без стука дверь в комнату открылась.

— Ваша милость...?

Это был Албан, герцог Филакс, во плоти. Хотя за ним следовал паж, она никогда не думала, что этот человек вдруг придет в такую жалкую комнату. Обычно это было бы невозможно.

Энн быстро встала на колени на пол и склонила голову, но ее фигура, казалось, не проникала в глаза Албану. Он подошел прямо к рабочему столу и посмотрел на сахарную скульптуру.

Пытаясь увидеть его реакцию, Энн слегка подняла глаза, опустив голову.

Она увидела руки герцога, они были крепко сжаты, словно сдерживая гнев.

— Она не изменилась, — пробормотал Албан.

— Эм-м-м...

Энн подняла голову, не в силах понять его слова. Албан смотрел на нее с оттенком гнева в глазах.

— Ты меня не слушала? Я приказал придать форму фее на портрете. А вчера я приказал увеличить точность. Это то же самое, что и вчера. Ничего не изменилось. И  ты, и мастер внизу ничего не понимаете, — сказал он и с тем быстро повернулся на каблуках и ушел. Энн была ошеломлена.

— Что это значит?..

— Чем он не доволен?

Шалль Фен Шалль прислонился к стене, глядя на сахарную скульптуру, которую сделала Энн.

Энн беспокоилась о том, что не так с ее скульптурой, и сидела перед ней с полудня, не шевелясь. После того, как почти не пообедав, она снова села перед ней и, казалось, пришла в себя только тогда, когда Мифрил включил для нее лампу, когда стемнело. Она поблагодарила его, но тут же вернулась к пристальному взгляду на скульптуру.

Шалль понимал недоумение Энн.

Насколько он мог судить, первая сахарная скульптура, которую закончила Энн, была практически идеальной работы. Ее точность не могла быть выше. У него была идеальная форма. Если вы добавите или уберете что-нибудь из него, его баланс рухнет.

Он не понимал, чем был недоволен Албан.

Мифрил тоже сидел на подоконнике с серьезным выражением лица, терпеливо ожидая, пока Энн соберется с мыслями. Но, похоже, он не смог победить свою сонливость и задремал.

«Может быть, мне стоит попробовать другой подход…»

Было уже за полночь, когда Энн что-то пробормотала и выпрямилась.

— Если возиться с этим, то все сломается, а значит, я не смогу повысить точность. Так что сделаю что-нибудь другое... Что-нибудь более реалистичное… —пробормотала она, схватив лампу со стола, и собиралась уйти через дверь.

— Ты хочешь заблудиться?

Он окликнул ее, и, словно очнувшись, она повернулась к нему.

— Куда ты идешь?

— Я собираюсь еще раз взглянуть на портрет той феи. Если я помню правильно, в зале должен быть один. Так что я посмотрю на нее еще раз, а затем сделаю скульптуру более реалистичной.

— Значит, ты можешь безопасно добраться до зала? — спросил он, и, удивившись, Энн опустила голову.

— Правильно... Я забыла…

Она посмотрела на Шалля извиняющимся тоном.

—Хоть сейчас и полночь, ты пойдешь со мной? Все в порядке?

— Я пойду.

Он оторвался от стены и взял лампу из рук Энн. Взяв на себя инициативу, он направился в зал.

Естественно, в зале было кромешно темно, поэтому он поднес свет лампы к портрету. Воздух был таким холодным, Энн обняла себя за плечи, и ее дыхание выходило паром.

Пока Шалль смотрел на нежно улыбающуюся фею на портрете, ему пришла в голову мысль.

— Может, герцог Филакс не ищет чего-то экстраординарного в сахарной скульптуре? — сказал он, и Энн удивленно взглянула на него.

— Что ты имеешь в виду?

— Если он просто хотел необычную сахарную скульптуру, твоей скульптуры должно было быть достаточно, чтобы удовлетворить его.

— Но герцог недоволен. То, что я сделала, не то, что он хочет

Энн снова посмотрела на портрет, пристально глядя на него, как будто он бросал ей вызов. Профиль ее лица тогда выглядел более зрелым, чем обычно.

Со следующего утра и в течение следующих пяти дней она делала новую сахарную скульптуру.

Хотя размер был таким же, как и предыдущий, представление резко изменилось.

Она посещала портрет снова и снова, вбивая форму лица в свою голову, пока не запомнила каждую деталь, и переносила ее в реалистичное изображении, чтобы создать портрет таким, какой он был.

Она почувствовала, что, в отличие от предыдущей скульптуры, атмосфера несколько уменьшилась. Вместо этого она подчеркнула яркую цветовую гамму и четкость линий, как и подобает реалистичному изображению. В противном случае, как сахарная скульптура, она производила бы смутное впечатление без определенного фокуса.

При этом она чувствовала, что она была прекрасной. Но чтобы еще раз убедиться, она решила пойти посмотреть на портрет.

За последние пять дней она десятки раз совершала обходы из зала в комнату. Благодаря этому она смогла пройти по этому единственному пути даже без сопровождения Шалля.

— Я пойду посмотрю на картину, — сказала она Мифрилу, который убирал со стола, и вышла из комнаты.

Шалль как всегда вышел на прогулку.

Был вечер. У спиралевидной лестницы, огибающей внутреннюю часть башни, было маленькое окошко. Оттуда дул морской бриз, попадал свет заходящего солнца и запах прилива.

Как только она вышла из комнаты, холодный воздух коснулся ее затылка, и она чихнула. Дрожа, она начала подниматься по лестнице.

Затем, словно предсказывая момент, когда Энн пройдет мимо, дверь в комнату Джонаса открылась. Лицо Джонаса выглянуло с измученным выражением.

Она не слышала звона внизу последние пять дней, поэтому Энн предположила, что Джонас тоже занят своей скульптуры.

— Энн.

Он окликнул ее, и она остановилась. Его приветствие было удивительным. 

— Что?

— Что ты делаешь?

— Что я делаю? Я иду смотреть на портрет этой феи. 

При этом Джонас сделал недоверчивое выражение лица.

— Может быть, ты делаешь сахарную скульптуру?

— Конечно. А ты?

— Я не могу его сделать. Я ничего не понимаю, что говорит этот парень. Я уже хочу бросить…

Жалоба Джонаса удивила ее.

— Что ты говоришь? Ну, мне бы помогло, если бы ты ушел.

— Ты можешь говорить это только сейчас! — вдруг в гневе закричал он и закрыл дверь. В тот момент, когда он это сделал, она увидела синий синяк на его левой щеке.

— Джонас?

Загнанное в угол поведение Джонаса беспокоило ее. Намеренно окликнуть Энн, когда она проходила мимо, несмотря на то, что она враждебно настроена по отношению к нему, и вот так жаловаться... Должно быть, что-то случилось.

Возможно, он обращался к Энн за помощью? Если это так, должна ли она попытаться выслушать его и посоветоваться с ним? Она подумала про себя некоторое время. Но, вспомнив, что он сделал с ней в Льюистоне, она сочла себя полной бессердечной дурой. И с этими словами она направилась в зал.

Подтвердив портрет еще раз, она вернулась в комнату и подала сигнал. Появился, как и ожидалось, сам Албан. Некоторое время он внимательно рассматривал сахарную скульптуру, а затем уставился на Энн. 

— Что ты сделала?

— Это фея, нарисованная на картине.

— Неправильно. Это совершенно неправильно.

Эти слова удивили ее. Она никогда не думала, что он дойдет до того, что скажет, что это «совершенно неправильно.»

Она сделала ее более реалистичной, чем предыдущую скульптуру. Это не могло быть ошибкой. «Этого не может быть. Я сделал ее вылитый образ. Что неправильно?»

Она была сбита с толку. Рефлекторно она спросила: 

— Тогда что не так? Пожалуйста, скажите мне.

— Все.

—  Что вы имеете в виду? Я снова и снова сверялась с картиной и делала ее точно такой же. Я увеличила точность с помощью тонкой работы, регулируя ее баланс как сахарную скульптуру.

— Ни смысла, ни ничего! Все просто не так! Это просто фальшивый двойник! Я даже не хочу смотреть на что-то подобное! — закричал Албан и вдруг сбил сахарную скульптуру с подставки на землю.

На мгновение она перестала дышать. Сахарная скульптура разбилась об пол.

Энн не могла пошевелиться. Она была заморожена шоком от того, что скульптура, на которую она потратила пять дней, сломалась, и ужасом от того, что Албан взорвался от гнева.

— Дайте ей форму. Вы дадите ей форму!

Албан говорил, словно выплевывая слова, и с этими словами вышел из комнаты.

Утомленная, Энн тут же рухнула на пол. Каменный пол, должно быть, был холодным, но она этого не чувствовала.

Мифрил быстро подбежал к ней и погладил ошарашенную девушку по щеке. 

— Энн, Энн! Ты в порядке? Соберись, Энн!

— Сахарная скульптура...

Слезы постепенно навернулись на ее глаза.

— Что здесь случилось?

Голос раздался у входа в комнату. Она медленно повернула голову и увидела Шалля, вернувшегося с прогулки. Увидев рухнувшую на пол Энн и разбитую сахарную скульптуру, выражение его лица стало серьезным.

— Это сделал герцог Филакс? — спросил Шалль Мифрила, он кивнул. Исходя из этого, он, казалось, сделал вывод о ситуации.

Он медленно подошел к Энн и опустился на одно колено.

— Он поднял на тебя руку?

Его голос был монотонным, но его беспокойство было прекрасно слышно. 

— Нет…

— Герцога Филакса это не удовлетворило, не так ли?

Энн кивнула, и Шалль облегченно вздохнул. Он начал тихо говорить: 

— То, что ищет герцог Филакс, скорее всего, не сможет понять ни ты, ни кто-либо другой. Я не думаю, что он может быть доволен сделанной сахарной скульптурой. Тебе следует уйти.

— Хм?..

— Нет необходимости получать эту тысячу крессов и честь. Ты должна бросить затею и покинуть это место.

— Ты имеешь в виду, бросить эту работу на полпути?

— Да.

— Но я… я взялась за это. Я сказал, что могу это сделать.

— Есть вещи, которые ты не сможешь сделать.

Мифрил тоже согласился.

— Правильно, Энн. Я также думаю, что тебе следует бросить эту работу. Хотя жаль, что тысяча крессов…

―Бросить работу?..

Сказать, что она не может этого сделать, и отказаться от работы, на которую она согласилась, — это, по сути, означало сказать: «Я не могу завершить скульптуру, потому что не совсем понимаю, о чем вы просите, так что это ваша вина».

―Я не хочу.

Глубоко в ее сердце, вопреки разуму, стонало что-то похожее на упрямство. 

―Я не хочу говорить, что не могу этого сделать. Я виновата в том, что не смогла этого сделать. Я виновата в том, что не поняла, что ищет герцог. В конце концов, вполне естественно делать то, что хочет клиент, не понимая этого до конца.

Под сильным влиянием шока ее голос был слезливым.

— Его желание может быть чем-то ненормальным. Это может быть что-то, что нельзя превратить в сахарную скульптуру.

―Он действительно желает чего-то, что не может быть сделано?

Она вспомнила слова и выражение лица Албана до сих пор. Пока она думала, ее волнение улеглось, и на мгновение Энн вспомнила выражение лица, которое показал ей Албан.

— Это не может быть что-то, что нельзя сделать.

Она вдруг подняла голову.

— Это должно быть что-то, из чего можно сделать сахарную скульптуру. Потому что, когда герцог впервые увидел мою скульптуру, на мгновение он выглядел счастливым. Но, внимательно присмотревшись, он сказал, что это неправильно. Думаю, он сделал бы это лицо, если бы это не было чем-то, что можно было бы представить в виде сахарной скульптуры.

Услышав эти слова, Мифрил в изумлении спросил: 

— Короче говоря, ты хочешь сказать, что продолжишь работать?

— Я не хочу уходить. Я знаю, что вы оба беспокоитесь обо мне... Но...

— Это ты делаешь это. Тебе решать, — коротко сказал Шалль, вставая.

— Прости, Шалль, Мифрил Рид Под, за то, что заставила вас ходить по пятам.

— Ты единственная, кто достаточно интересен, чтобы убить время, присоединившись к тебе, так что я не возражаю.

Все время говоря ненавистные вещи, он взял Энн за руку и поднял ее на ноги.

— Ну, я знаю, что Энн идиотка, так что я не удивлен.

Мифрил тоже кивнул с удивленным выражением лица.

Она не хотела бросать работу.

Это было упрямство. Она не хотела добровольно поднимать белый флаг и убегать. Для Энн не было ничего, что она хотела бы делать, кроме как делать скульптуры из сахара, и ничто другое не имело для нее никакой ценности. По этой причине она чувствовала, что если она бросит что-то хотя бы раз, ее оружие выскользнет из ее рук.

Впрочем, даже если она решила упрямо продолжать в том же духе, какую сахарную скульптуру ей делать? Тот факт, что она не знала, по-прежнему не изменился.

По крайней мере, на эту ночь она решила хорошенько отдохнуть. Ее руки не коснулись серебряного сахара. Это была подготовка к успокоению ее разума и восприятию чего-то нового.

Покончив с ужином, она села за стол и выпила горячего чая, чтобы согреться перед сном.

Она также дала Шаллю чашку чая. Положив одну руку на стол, он положил ладонь на дымящуюся чашку, чтобы насладиться чаем. Шаллю, похоже, понравился аромат созревшего чая, витающий в комнате. Иногда он частично закрывал глаза, и в то же время его крыло светилось светло-зеленым цветом.

Что касается Мифрила, похоже, его усталость от работы за последние несколько дней накопилась. После ужина он сразу заполз в постель. Видя, как он так громко дышит во сне, она почувствовала себя плохо. Она была настолько погружена в свою работу, что не заметила, как он устал.

С момента переезда в эту комнату Мифрил и Энн пользовались кроватью. Шалль спал на кожаном коврике на полу, используя простыню вместо одеяла. Это беспокоило Энн.

— Шалль, иди сегодня спать на кровати. Я буду спать на полу вон там.

— Хорошо, но тогда я прогоню Мифрила Рид Пода. Его скрежетание зубами раздражает.

— Это ужасно! Не делай этого!

— Тогда я буду спать на полу.

Энн обмякла. В конце концов, Шалль просто не захотел пользоваться кроватью. Тем не менее, странным образом решив не говорить об этом, именно она устала от необходимости должным образом реагировать на каждую вещь.

— Шалль, когда это ты стал таким?

— Если есть кто-то, кто прожил более ста лет и ничуть не извращен, я хотел бы их поздравить.

Он посмотрел на Энн через стол, затем злобно усмехнулся.

— Хотя даже если бы ты прожила сто лет, я сомневаюсь, что ты изменилась бы внутри.

— Что ты имеешь в виду? Правда, какой заносчивый... Хотя сто лет назад, возможно, даже ты был милым.

— Возможно, сто лет назад.

— Ты был милым?!

Она не могла себе этого представить. Но как у Энн было время в детстве, так и у Шалля должно было быть такое же время. Какое выражение лица было у Шалля, когда он родился? Улыбался ли он невинно, как ребенок? Она хотела это увидеть. Лиз, должно быть, видела это.

«Лиз…»

Ревность снова проснулась в ее груди. Желая проглотить это чувство, она глотнула свой чай, который начал остывать. Чай прошел через ее горло, но неприятное ощущение, которое она хотела проглотить, осталось.

Увидев спокойный профиль лица Шалля, желание спросить о Лиз застряло у нее в горле.

— Как насчет того, чтобы пойти спать?

Казалось, Шалль принял ее молчание за сонливость.

Однако ее чувства не только не заснули, но и остыли, и в голове прояснилось.

— Лиз…

Наконец это имя сорвалось с ее губ. Это была ошибка, подумала она про себя. Но она не могла остановить свои следующие слова.

— Что это была за девушка? Она была хорошенькой?

— Симпатичной?

Шалль, казалось, даже не задавался вопросом, почему Энн спрашивала что-то подобное. Возможно, он думал, что они просто продолжают свою светскую беседу.

И словно увидев там фигуру Лиз, он уставился в пустое пространство. 

— Она была хорошенькой, я думаю.

— Какого цвета были ее глаза? Были ли у нее длинные волосы? Она была нежной?

— У нее были голубые глаза. Волосы у нее были длинные, потому что она не стриглась с пяти лет. Что касается нежности… Скорее, я бы сказал, что она была зрелой. Она была тихой и задумчивой.

«Красивая, зрелая, тихая и вдумчивая молодая женщина.»

Что касается ее самой, она не была хорошенькой. Она была ребячливая и шумная, и многое другое, о чем не стоило упоминать, — такие низменные мысли приходили ей в голову одна за другой.

«Я ревную...»

Она была так, так ревнива, что не могла этого вынести. Наверняка Лиз всегда оставалась вне поля зрения черных глаз Шалля. Увидев профиль его красивого лица, эта мысль впилась в ее грудь.

Шалль вдруг посмотрел в сторону Энн, и его глаза слегка расширились.

— В чем дело? — он спросил. Она не понимала, что именно его удивило.

Кап.

Капля воды упала ей на пальцы, и она поняла. Она коснулась своей щеки – она плакала.

―Ах... Что это, я...

Хотя она пыталась, она не могла остановить переполняющие эмоции.

Шалль смотрел на нее с необычайно озадаченным выражением лица. Последние несколько дней она постоянно беспокоилась о своей сахарной скульптуре, и в тот день Албан разбил ее.

Вот почему? Хотя она была полна решимости продолжать работать, ее чувства стали неустойчивыми из-за усталости и шока. Обычно она бы не плакала из-за чего-то подобного. Начнем с того, что она не стала бы делать такую глупость, как спрашивать о Лиз. Собственные слезы заставили ее наконец осознать степень своей глупости.

Не желая показывать свое лицо, она повернулась спиной к Шаллю и так и осталась стоять, не шевелясь.

Что бы она сделала, если бы он спросил о причине ее слез?

— Я сказал что-то, что тебя обидело?

— Нет...

Она покачала головой, но не могла поднять лица. Когда он говорил с ней, ее слезы наполнились еще больше.

Через некоторое время она почувствовала, как Шалль встал и, вероятно, из уважения к ней, вышел из комнаты.

Энн сильно сожалела о том, какой дурой она была. Она вытерла слезы, которые, наконец, утихли, рукавом платья. Без сомнения, она заставила Шалля чувствовать себя неприятно. В этих слезах не виноват Шалль. Она должна была сказать ему это. Затем она вернется в свою комнату и немного отдохнет — сон также улучшит ее самочувствие — и, начиная с завтрашнего дня, снова приступит к работе.

Так она сможет сразу забыть эти неприятные ощущения.

С лампой в руке она вышла из комнаты и направилась к лестнице. Осветив верх и низ лестницы, она попыталась крикнуть:

— Шалль? Шалль, ты здесь?

Но ответа не было.

Всякий раз, когда он отправлялся бродить в одиночестве, он часто оказывался на крыше башни. Она взобралась на крышу, но из-за того, что в темноте дул только сильный ветер, его не было видно. На всякий случай она заглянула и в холл, но его там тоже не оказалось.

Если бы она попыталась пойти куда-нибудь еще одна, она бы заблудилась. Нехотя она вернулась в свою комнату.

Когда она подошла к входу в комнату, дверь была приоткрыта. Она была уверена, что закрыла его правильно. Может быть, она не закрыла дверь в спешке.

— Шалль?!

Там был кто-то другой.

— Джонас?

— Привет, Энн.

У него было необычайно нервное выражение лица.

— Почему ты в моей комнате?

— Просто нужно кое о чем позаботиться. Эй, ты знаешь, что это такое? — сказал он, подняв правую руку, чтобы показать, что он держит.

Это было крыло феи размером с ладонь.

— Это крыло…

Застигнутая врасплох, она посмотрела на кровать и увидела, что Мифрил сидит там с низко опущенной головой.

Очевидно, заметив взгляд Энн, Мифрил поднял голову, выглядя так, будто собирался заплакать.

— Энн, прости. Пока я крепко спал... Этот парень украл мое крыло...

У Мифрила было одно крыло за спиной. Энн вернула ему другое его крыло, отнятое охотниками за феями, но оно не могло вернуться к его спине. Вот почему Мифрил обматывал свое крыло вокруг шеи и носил его как шарф. Крыло, которое он носил на шее, исчезло.

— Джонас, зачем ты это делаешь? Верни ему крыло. Если я тебе не нравлюсь, ты должен делать со мной все, что захочешь.

Ее голос дрожал от гнева.

— Я не думал что-то делать с тобой. Но есть кое-что, что я хочу, чтобы ты сделала, — сказал Джонас, которому не хватало самообладания того, кто взял верх. Его глаза выглядели отчаянными, как будто он тоже был чем-то загнан в угол.

— Я?

— Да, ты. Прямо сейчас ты попросишь Шалля. Ты скажешь: «Я больше не хочу быть с тобой, так что покинь этот замок». И: «Никогда больше не показывайся мне на глаза».

— Почему?! Что-то вроде этого—?!

— Не можешь? Этого не может быть...

Джонас крепко сжал крыло Мифрила обеими руками.

Мифрил вскрикнул и скатился с кровати.

— Перестань!!

Она попыталась прыгнуть на него, но он ловко увернулся от нее и высоко поднял крыло.

— Я возьму с собой Мифрила и вернусь в свою комнату. Я оставлю Кэти здесь. Если ты должным образом сделаешь то, что я сказал, и выгонишь Шалля из замка, я верну крыло. Расскажешь об этом ему, Кэти услышит. Она сейчас же придет сообщить мне, и я разорву это крыло.

— Джонас, ты…

— Ну же, Мифрил.

Бросив взгляд на Энн, которая пристально смотрела на него, Джонас поспешно вышел  из комнаты.

Когда Мифрил проходил мимо нее, когда он уходил, он извинился, сказав: «Мне очень жаль».

Она не понимала, почему Джонас так поступает. Ее глаза были ослеплены яростью. Брать Мифрила в заложники было слишком трусливо.

— Я слежу за тобой, Энн.

Голос раздался со стороны окна. Кэти сидела, скрестив ноги, на подоконнике и смотрела на Энн с легкой улыбкой.

— Если ты скажешь что-нибудь лишнее, я немедленно сообщу об этом господину Джонасу, — сказала она, и, начиная с кончиков ее ног, ее краска начала исчезать. Она постепенно становилась прозрачной, пока ее больше нельзя было увидеть - ее особая способность заключалась в том, чтобы заставить себя исчезнуть.

"Почему, что-то вроде этого..."

Она была опьянена яростью. Но в данный момент она должна была сделать так, как сказал Джонас. Это она поняла.

~*~*~*~*~

Почему Энн начала плакать? Он действительно этого не понимал.

Он думал, что все, что он делал, это просто отвечал на ее вопросы, когда она спрашивала о Лиз.

И все же Энн начала плакать.

Если подумать, из пятнадцати лет, которые он провел с Лиз, было около пяти лет, когда ей исполнилось пятнадцать, и до ее смерти, когда временами он не мог понять, о чем она думает. Как и Энн, Лиз внезапно начинала плакать или злиться. Тогда Лиз определенно сказала: «Это потому, что я люблю тебя».

Шалль чувствовал то же самое. Этот растущий ребенок был так прекрасен и всем сердцем дорог ему.

Вот почему он часто думал, как сделать ее счастливой. Даже если в результате им пришлось бы разлучиться, ничего не поделаешь. Вместо того, чтобы быть несчастной с ним, он предпочел бы доверить ее тому, кто определенно подарит ей счастье. Так он был бы спокоен. Он был удовлетворен этим.

Однако Лиз заплакала. Когда она неоднократно говорила: «Это потому, что я люблю тебя», он отвечал, что тоже любит. Но Лиз сказала: «Твоя любовь и моя разные».

Он не понял. И во время его замешательства Лиз была убита.

В течение двадцати лет после ее смерти, полагаясь на свою ненависть и гнев, он вершил свою месть. Однако, как только это закончилось, он впал в состояние летаргии.

Его гнев и ненависть к людям тлели глубоко в его груди, но ничто больше не имело значения. Итак, в этом пустом состоянии прошло почти восемьдесят лет.

Если хорошенько подумать, кроме пятнадцати лет, которые он провел с Лиз, у него не было опыта общения ни с людьми, ни с феями. Скорее всего, она была такой же, как пятнадцатилетняя Энн, а может быть, даже меньше.

Он хорошо знал ненависть, гнев и покорность. Но что-то еще, кроме этого, он не совсем понял. Вот почему ему было трудно понять чувства Энн.

Он оставался на вершине ворот до полуночи. В кромешно-черном пространстве беспрестанно дул сильный ветер, несущий запах прилива. Он идеально подходил для охлаждения головы.

Звезды высоко в небе сияли ярко, как в середине зимы. Оценив время по положению звезд, он прикинул, что к тому времени Энн уже будет спать, и направился в комнату.

Несмотря ни на что, после того, как Энн выспалась всю ночь, казалось бы, ничего не произошло. Даже если произойдет что-то подобное, как только Энн выспится и наступит утро, все наладится.

Он вошел в комнату и увидел Энн, которая на удивление проснулась. Она неподвижно сидела в кресле с лампой на столе. Заметив присутствие Шалля, вошедшего в комнату, она резко подняла голову.

Когда он приблизился к ней, она опустила глаза, словно стремясь убежать.

— Шалль… пожалуйста, я… хочу, чтобы ты ушел.

— Ты хочешь, чтобы я спал в другой комнате? 

Он ответил на вопрос, на который Энн покачала головой.

— Нет. Я хочу, чтобы ты покинул замок. И… Никогда не возвращайся туда, где я.

Значение этих слов пришло ему в голову не сразу, но постепенно до него дошло.

— Ты хочешь сказать, что не хочешь, чтобы я остался с тобой?

Не поднимая головы, Энн глубоко кивнула.

«Что она вдруг говорит?»

Что-то вроде гнева забурлило внутри него. Но в отличие от гнева, не переходя в возбуждение, он просто увеличивался и прижимался к груди. Это раздражало.

— Твоя причина?

Он должен был спросить, так как чувствовал, что иначе раздражение не прекратится. Но Энн только покачала головой.

— Твоя причина? — снова спросил он, на что она ответила обрывками. 

— Это не твоя вина… Это моя вина. Мне жаль. Так что не спрашивай.

Казалось, это лучшее, на что она была способна, и, все еще низко опустив голову, она остановилась. Ее плечи тряслись в припадках. Это было так же, как когда она начала плакать раньше. Он ни в малейшей степени этого не понимал, но, без сомнения, у нее была своя причина.

Внезапно что-то холодное пронзило его грудь, словно ветер дул в щель.

«Нужно ли мне оставаться, когда я не нужен?»

Чувство вялости, к которому он привык восемьдесят лет, вернулось. За два с половиной месяца он совершенно забыл об этом.

«Возможно, так все и обрывается.»

Он думал, что бесполезно пытаться задавать Энн еще какие-то вопросы, и не видел причин продолжать упрямо задавать вопросы. Когда он поклялся, что пойдет вместе с Энн, он определенно почувствовал, что нужен. Поскольку у него это было, он пошел с ней. Это все. Если бы ему ясно сказали обратное, все, что он спрашивал, было бы ненужным.

Шалль повернулся к Энн спиной и пошел. Летаргия вернулась, но в груди накопилось раздражающее ощущение, будто он проглотил посторонний предмет. Это неприятное чувство было для него первым.

Шалль покинул замок.

Услышав шаги Шалля, когда он уходил, она не смогла сдержать слез. Когда она опустила голову, слезы капали ей на колени. 

— Похоже, ты хорошо справилась.

Вновь появившаяся Кэти спрыгнула с подоконника, затем на стол. 

— Ты плачешь?

Энн вытерла слезы манжетой и отвернулась от Кэти. Кэти фыркнула, выглядя равнодушной, и пошла звать Джонаса.

Она отвергла Шалля. При этом все, включая ее гнев по отношению к Джонасу, покинуло ее тело, и наступила усталость. Она бессмысленно откинулась на спинку стула.

«Кем я выглядела в глазах Шалля сейчас... Он определенно думает, что я эгоистка.»

И он, должно быть, испытал облегчение, разлучившись с ней. При этом он был по-настоящему свободен.

Начнем с того, что она не совсем понимала, почему он остался с ней. Вероятно, он чувствовал себя обязанным ей за возвращение своего крыла. Но после того, как она отвергла его таким образом, он должен уйти с радостью. Конечно, он покинул замок, чувствуя себя свовбодным.

Подумав об этом, слезы снова навернулись на ее глаза.

— Хорошая работа, Энн.

Когда Джонас вошел в комнату, Энн с трудом сдержала слезы. Она не хотела, чтобы он видел ее слезы. Она встала и подошла ближе к нему. 

— Теперь верни крыло Мифрила Рид Пода.

— Пока нет. Завтра мы с тобой собираемся встретиться с герцогом Филаксом. Ты не должна возражать против всего, что я говорю. Все, что тебе нужно сделать, это согласиться со всем.

— Что ты планируешь делать?

— В любом случае, просто делай, что тебе говорят. Я позволю этому Мифрилу вернуться в эту комнату. Достаточно просто иметь крыло этой надоедливой феи, — сказал Джонас и с этими словами вышел из комнаты.

«Что Джонас пытается сделать?» 

Без сомнения, он пытался сделать что-то в свою пользу, как например, когда два месяца назад украл сахарную скульптуру Энн. Но в отличие от прошлого раза, в нем не было и намека на радость. Какими бы безвкусными ни были средства, когда он делал что-то полезное для себя, он не мог скрыть своей радости. На этот раз она не могла обнаружить ничего похожего на эту радость.

Через некоторое время Мифрил вернулся в комнату с удрученно опущенной головой. 

— Энн… Прости, я...

— Мифрил Рид Под.

Обрадовавшись, увидев эту фигуру, она подбежала к нему, взяла на руки и обняла.

— Ты в порядке? Он тебе что-нибудь сделал?

— Энн, ты сделала то, что сказал тебе Джонас? Шалль Фен Шалль уйдет? Прости, это моя вина. Что тебя заставили сделать что-то подобное…

— Это не твоя вина. Виноват Джонас.

— Но, несмотря на то, что тебе нравится Шалль Фен Шалль, сказать ему уйти… Должно быть, это было невероятно больно, верно?

Услышав это так внезапно, Энн покраснела. Но даже когда она покраснела, боль от того, что она снова вспомнила спину Шалля, наполнила ее грудь. Слезы вот-вот польются, но она сдержала их.

— Что ты говоришь? Что-то вроде того, что мне нравится Шалль, это…

— Даже если ты пытаешься это скрыть, я могу точно сказать, Энн. Кто, по-твоему, я такой? Мифрил Рид Под. Меня бы обеспокоило, если бы ты думала, что я такой же картофельноголовый, как Шалль Фен Шалль.

Хотя ее глаза все еще были полны слез, Энн хихикнула, услышав, как Мифрил назвал Шалля картофельноголовым.

— Шалль разозлится, если услышит, что ты называешь его картофельноголовым.

— Но он такой, не так ли? Хотя это так очевидно, почему он не понимает, что ты чувствуешь?

Теперь, когда он упомянул об этом, возможно, это было правдой. Она краснела, убегала и плакала от его поведения. Нормальный мужчина, по крайней мере, подумал бы «может быть».

Если бы это был Джонас, он был бы убежден, что она проявляла к нему интерес давным-давно. 

— Он тебе нравится, не так ли?

Когда ей указали на ее очевидное поведение, Энн отказалась от попыток скрыть это и честно кивнула.

— Да. Наверное, да.

Мифрил быстро потер кончик носа и с некоторым сожалением рассмеялся..

— Ах. Да, ну. Верно. Я так и знал.

— Но это бесполезно. Потому что Шалль ушел…

Энн села на кровать, все еще держа Мифрила на руках.

— Что Джонас планирует сделать, отделив нас от Шалля? 

Ее тревога росла. С уходом Шалля она волновалась еще больше. Она чувствовала себя такой беспомощной, словно ее выгнали голой на холод.

Именно тогда она заметила, как щедро она проливала слезы, услышав о Лиз.

«Я дура.»

Не имело значения, всегда ли Шалль вглядывался в воспоминания о прошлом. То, что на самом деле он был с ней, было самым главным, чему она должна была радоваться.

Забыв об этом, она думала все больше и больше.

Хью уже говорил это раньше, не так ли? Что «человеку трудно приспособиться к суровым условиям, но он сразу привыкает к комфортным». Сама того не осознавая, Энн привыкла к тому, что Шалль рядом с ней.

«Хочу, чтобы мы были вместе. Просто этого достаточно. На что бы Шалль ни смотрел, достаточно того, что он рядом со мной. Шалль. Шалль.»

Он никак не мог ее услышать, но она не могла удержаться от того, чтобы снова и снова мысленно повторять его имя.