Онлайн чтение книги Хаски и его Учитель Белый Кот The Husky And His White Cat Shizun
Глава 209 - Учитель возбужден? 18+

Мо Жань аж поперхнулся. Сюэ Мэн действительно невыносим! Чего, спрашивается, расшумелся-то?! Все мысли о том, рассказывать или нет о мрачных тайнах его прошлой жизни, окончательно исчезли. Вспыхнувшее негодование лишь усилило бушевавший в его крови огонь неудовлетворенного желания. Он не мог понять, зачем Сюэ Мэн вообще приперся поговорить с Чу Ваньнином посреди ночи?.. Ему заняться больше нечем?!

Но переспорить Чу Ваньнина было невозможно, поэтому, все еще лежа на нем, Мо Жань наклонился, чтобы заглянуть под кровать, после чего принял прежнее положение и, поцеловав этого упрямца, объявил:

— Ничего не выйдет.

— Ты…

— Не сердись, это не потому, что я тебя не слушаюсь, — ответил Мо Жань, — просто кровать очень низкая, так что при всем желании я под ней не помещусь.

Чу Ваньнин: — …

— В этой комнате нет даже шкафа для одежды, а окно и дверь выходят на одну сторону. Мне негде спрятаться, поэтому скажи ему, пусть уходит.

Чу Ваньнину после размышлений не оставалось ничего другого, кроме как послушно сказать:

— Давай поговорим об этом завтра. Я хочу спать.

— А можно мне просто посидеть с вами немного? — голос Сюэ Мэна звучал обиженно, плаксиво и даже немного гнусаво. — Учитель, мое сердце и правда в смятении. Есть кое-что, о чем мне нужно спросить вас с глазу на глаз.

— …

— ...Иначе сегодня я так и не смогу уснуть.

Неожиданно Мо Жань также проникся мольбами, произнесенными таким неожиданно мягким и вкрадчивым тоном, совершенно несвойственным Сюэ Мэну. Теперь уже и ему захотелось узнать, о каком деле тому так необходимо поговорить с Чу Ваньнином именно сегодня ночью. Приподнявшись, он принялся осматривать комнату, и тут его осенила прекрасная идея. Однако стоило ему нашептать ее на ухо Чу Ваньнину, как тот переменился в лице:

— Ты такой… Это слишком недостойно.

— Тогда отошли его поскорее.

Чу Ваньнин хотел что-то ответить, но в этот момент услышал, как за дверью Сюэ Мэн пинает опавшую листву, и невольно подумал, что этот его ученик редко проявляет подобную навязчивость в своем желании поговорить с ним, поэтому, мысленно выругавшись, он оттолкнул Мо Жаня и строго сказал:

— Это первый и последний раз… Кроме того, подбери с пола одежду и держи язык за зубами.

Мявшийся у двери Сюэ Мэн, так и не дождавшись ответа, несмотря на свое смущение, все же решил проявить настойчивость и снова позвал:

— Учитель?

— …Да, я слышу тебя. Заходи.

Получив разрешение, Сюэ Мэн толкнул дверь. Стоило ему зайти в комнату, он сразу же немного нахмурился, так как почуял какой-то специфический запах, и хотя тот был таким слабым, что ему не удалось вспомнить, что может так пахнуть, в любом случае, это точно было что-то знакомое.

Похоже, Чу Ваньнин на самом деле уже спал. Он лежал на кровати с опущенным пологом, скрывающим все, что было внутри. Услышав шаги Сюэ Мэна, он поднял к нему свое заспанное разрумяненное после сна лицо и, судя по его прищуренным глазам и покрасневшим немного влажным уголкам глаз, он все еще не до конца проснулся.

Когда он взглянул на Сюэ Мэна, тот стыдливо покраснел и смущенно пробормотал:

— Простите, Учитель, я потревожил ваш сон.

— Все хорошо. Садись.

Сюэ Мэн сел на край стола.

— О чем ты хотел со мной поговорить? — спросил Чу Ваньнин.

— Я… — Сюэ Мэн выглядел очень удрученным. Вернувшись к себе, он какое-то время еще думал о разговоре с двоюродным братцем, а потом до него вдруг дошло, почему кулон на его шее показался ему таким знакомым... По пути в Духовную школу Жуфэн Мо Жань купил точно такой же для Чу Ваньнина, и тогда ему удалось схватить его, чтобы рассмотреть повнимательнее. Сюэ Мэн помнил, что тот кулон показался ему достаточно красивым, чтобы он захотел себе такой же.

Но ведь тогда Мо Жань сам сказал ему, что кулон был последним и других таких не осталось.

Чем больше Сюэ Мэн думал об этой странной истории, тем сильнее становилось его беспокойство. Он был человеком прямолинейным, поэтому, разрываясь между молчанием и желанием получить разъяснения из первых рук, он помучился немного и, в конце концов, все-таки пришел сюда.

Однако, оказавшись под прицелом внимательного взгляда Чу Ваньнина, Сюэ Мэн опять начал сомневаться в своем решении, ведь на самом деле он не знал, как правильно задать такой деликатный вопрос.

Наконец, собравшись с мыслями, Сюэ Мэн глухо выдавил:

— Учитель, вам не кажется, что Мо Жань… он немного странный?

Стоило этим словам прозвучать, как сердца Чу Ваньнина и Мо Жаня одновременно пропустили удар. Впрочем, выражение лица Чу Ваньнина при этом осталось неизменным.

— …Что-то случилось? — спокойно спросил он.

— Учитель ничего не почувствовал? — каждое слово трудно давалось Сюэ Мэну. Какое-то время он мямлил себе под нос что-то нечленораздельное, пока, в конце концов, скрепя сердце, не решился говорить без обиняков. — У меня такое чувство, что он, кажется... эм… слишком рьяно старается снискать расположение Учителя.

Сюэ Мэн, конечно, не решился сказать «ухаживает за Учителем», но обращенный на Чу Ваньнина взгляд был полон тревоги и смущения.

— … Почему ты так говоришь? — спросил Чу Ваньнин.

— По правде говоря, это потому, что сегодня я… — Сюэ Мэн понимал, что, если уж решился прокатиться на тигре, спрыгнуть уже не получится, так что, собрав всю свою храбрость, закончил, — сегодня я... сегодня я заметил одну вещицу у него на шее.

Прятавшийся за пологом Мо Жань испуганно поднял руку, чтобы коснуться висевшего на шее кулона и даже немного спал с лица.

Чу Ваньнин все еще не сообразил, что именно увидел Сюэ Мэн, поэтому, нахмурившись, смотрел на него, ожидая разъяснений. Пока он ждал, а Сюэ Мэн смущенно мялся, подбирая слова, большая и горячая рука коснулась бедра Чу Ваньнина.

Взгляд Чу Ваньнина заметался. Решив, что Мо Жань собирается совершить что-то безрассудное, он поспешил воспользоваться тем, что Сюэ Мэн стыдливо отвел взгляд, чтобы заглянуть за полог. К его облегчению, Мо Жань лишь хотел показать ему цепочку с кулоном и беззвучно напомнить, о чем идет речь.

Чу Ваньнин тут же все понял.

Чуть подумав, он обратился к Сюэ Мэну:

— Ты увидел на теле Мо Жаня такую же цепочку с кулоном, как у меня?

— Нет-нет, я не имел в виду ничего такого! — взволнованный и смущенный Сюэ Мэн замахал руками. — Я просто подумал, что это немного странно и я…

— Все в порядке, — ответил Чу Ваньнин, — Я вернул тот кулон.

— А? Учитель, вы правда вернули его?

— Мне было неудобно носить его, поэтому я решил вернуть этот подарок.

Сюэ Мэн тут же облегченно выдохнул, а на его бледное как полотно лицо начал возвращаться румянец. Расплывшись в улыбке, он сказал:

— Я просто обязан пояснить, как так получилось. Он ведь мне ясно сказал, что тот кулон был последним. Я еще тогда подумал, что он…

Он на разные лады сбивчиво повторил одно и то же несколько раз, прежде чем хлопнул себя по лбу и расстроенно сказал:

— Учитель, сделайте вид, что вы ничего не слышали. Я знаю, что совсем не умею изъясняться и иногда несу полную чушь. Ох, я и правда такой дурак!

Чу Ваньнин никогда не умел складно лгать, и поэтому не представлял, как его теперь убедить, что все в порядке. На самом деле, любая ложь шла вразрез с его принципами и тяжким грузом ложилась на его совесть. Ему достаточно было всего лишь спокойно сказать, что у него нет никаких особых отношений с Мо Жанем, чтобы снять с себя все подозрения, тем более, что Сюэ Мэн, похоже, только этого и ждал.

Если бы он просто сказал «нет», даже при наличии неопровержимых улик прямо перед глазами, Сюэ Мэн все равно предпочел бы поверить Учителю. Но именно это полное доверие не позволяло Чу Ваньнину соврать, поэтому ему оставалось только молча смотреть на то, как сидящий перед ним Сюэ Мэн почесывает затылок и вздыхает, не находя себе места от волнения[1].

[1] 抓耳挠腮 zhuā ěr náo sāi «хвататься за уши и чесать щеки» — обр. быть в замешательстве, не находить себе места от волнения.

Он не хотел, чтобы его ложь прозвучала слишком категорично.

Глядя, как Сюэ Мэн продолжает извиняться, без продыху ругая себя за глупость и бестактность, Чу Ваньнин почувствовал угрызения совести, разъедающие его сердце изнутри. К счастью, все эти внутренние переживания никак не отразились на выражении его лица, похожем на спокойную гладь воды в древнем колодце.

— Сюэ Мэн… — тихо позвал он.

Сюэ Мэн тут же замолчал, ожидая, что он скажет.

Вот только что он должен был сказать?

«Мне очень жаль. Надеюсь, что ты окончательно не разочаруешься во мне и в будущем все так же будешь называть меня своим наставником»?.. Но он не мог так сказать, потому что это звучало слишком мягко, жалко и банально, но в то же время и очень жестоко.

Как он мог просить Сюэ Мэна полагаться на него, что бы ни случилось с ними в будущем? В этом мире все преходяще. На протяжении жизни люди проходят через встречи и разлуки, ссоры и примирения. Они растут, меняются и отбрасывают старое, так же, как молодые побеги бамбука, что постоянно тянутся вверх: рано или поздно внешний слой отмирает и отслаивается, жухнет и превращается в грязь.

Сюэ Мэн проживет еще не одно десятилетие, и на протяжении всех этих лет не так много людей смогут остаться рядом с ним. Старые дела и старые друзья со временем превратятся в змеиную линьку, в тесный внешний покров подросшего побега бамбука.

Не дождавшись продолжения, Сюэ Мэн еще шире открыл свои круглые глаза и с беспокойством позвал:

— Учитель?

— Не важно, — небрежно отмахнулся Чу Ваньнин, — мне кажется, ты слишком себя накрутил и тебе нужно немного успокоиться. Думаю, было бы неплохо, если бы ты разыскал старейшину Таньлана и попросил у него пару флаконов с Ароматной росой Тапира.

Сюэ Мэн: — …

— У тебя есть еще какое-то дело?

Чуть подумав, Сюэ Мэн ответил:

— Да, есть.

— Какое?

— Учитель, вы в самом деле планируете признать Наньгун Сы своим учеником? — этот вопрос долгое время бередил душу Сюэ Мэна. — В таком случае разве он не станет моим старшим братом-наставником?

— …Для тебя это так важно?

— Да, — Сюэ Мэн сконфуженно потеребил край своей одежды, — прежде я был первым учеником, а если теперь считать и его, тогда я не…

Увидев его таким, Чу Ваньнин почувствовал, что мгла в его душе немного прояснилась, а сам он не может удержаться от едва заметной улыбки.

Госпожа Ван с детства излишне баловала Сюэ Мэна, а когда появился Мо Жань, этому ребенку даже нравилось соперничать со своим двоюродным братом на глазах у родителей, но Чу Ваньнин никак не ожидал, что взрослый Сюэ Мэн продолжит вести себя подобным образом. Одного появления Наньгун Сы оказалось достаточно, чтобы он принял это на свой счет и, распушив свой павлиний хвост, тут же бросился выяснять, кто из них первый, а кто второй.

Чу Ваньнин ответил:

— Это не имеет значения, для меня вы все равны.

— Но это важно, я не согласен, чтобы он считался старшим учеником! Хотя он первым преклонил колени перед Учителем, признали вы его последним. Я, конечно, не возражаю, если Учитель примет его, но сможет ли Наньгун Сы принять тот факт, что будет последним и самым младшим учеником? — Сюэ Мэн был очень серьезен в этом вопросе. — Я ведь тогда буду называть его младший брат Наньгун.

— …Это тебе решать.

Настроение Сюэ Мэна тут же улучшилось, а вот желание уйти значительно поубавилось.

Прячущийся за пологом кровати Мо Жань начинал нервничать и беситься, думая про себя: «Хватит молоть языком, мелкий ты хуй! Надо и меру знать! Свали уже! Катись отсюда! Выметайся!»

Но Сюэ Мэн и не думал сваливать, ведь у него открылось второе дыхание, на котором он и обратился к Чу Ваньнину:

— Есть еще одно дело, о котором я хотел поговорить с Учителем.

— Да? — довольно равнодушно отозвался Чу Ваньнин. — Говори.

Мо Жань: — …

— Дело в том, что сегодня Мо Жань напомнил мне о том, что ранее Учитель согласился вышить для него носовой платок…

— Ах, это?.. Да, но я еще не вышил его. Ты тоже хочешь?

Глаза Сюэ Мэна сразу загорелись:

— А мне тоже можно?

— С самого начала я хотел вышить по платку для каждого из вас, — ответил Чу Ваньнин, — но из-за постоянной занятости все время откладывал.

Услышав эти слова, Сюэ Мэн был приятно удивлен, а Мо Жань совершенно ошеломлен и потерян.

Не… не только для него одного?

В тот же миг его захлестнула жгучая обида. Как назло, Чу Ваньнин повернулся к Сюэ Мэну и за разговором даже не заметил, как потемнело его лицо.

Пока окончательно избавившийся от мглы сомнений Сюэ Мэн с воодушевлением и бурным восторгом обсуждал с Чу Ваньнином, какую именно вышивку на платке он хочет видеть, Мо Жань, обдумывая эту мысль, становился все мрачнее. К тому же, увидев своими глазами, как хорошо ладят между собой Чу Ваньнин и Сюэ Мэн, даже понимая, что между ними ничего такого нет, он не мог избавиться от кислого вкуса ревности.

— Поллию трудно вышить, но если ты хочешь узор с поллией, то по возвращении я проконсультируюсь с госпожой Ван.

— Трудно вышить? — Сюэ Мэн на миг обомлел. — Тогда не утруждайте себя, вышейте что-то попроще. Учитель, а что вы любите вышивать?

— …На самом деле, я не очень силен в цветочных орнаментах, да и птиц вышиваю не слишком хорошо, — немного смутившись, Чу Ваньнин прочистил горло, прежде чем продолжил, — лучше всего я умею вышивать Сутру Сердца[2].

[2] 般若波罗蜜多心经 bōrě pōluómìduō xīnjīng баньжо боломидо синьцзин — будд. «Праджняпарамита хридая сутра», «Сутра сердца»: गते गते पारगते पारसंगते बोधि स्वाहा — гатэ, гатэ, парагатэ, парасамгатэ, бодхи, сваха.

— ..?

— Когда я был молод, в храме Убэй меня… меня научил Хуайцзуй. Я… — прежде, чем он договорил, его брови вдруг сошлись над переносицей, цвет лица немного изменился, а губы сжались в тонкую линию.

Сюэ Мэн растерялся:

— Учитель, что случилось?

— … — Чу Ваньнин, чуть помедлив, ответил, — ничего… у тебя есть еще какие-то вопросы ко мне?

— Э... да, было еще что-то, но я вдруг забыл, сейчас вспомню… — Сюэ Мэн низко опустил голову и задумался. Как только он отвел глаза, Чу Ваньнин не смог сдержать облегченного вздоха. С трудом контролируя сбившееся дыхание, он уставился сверкающими от негодования глазами на того самого человека[3], что все это время прятался в глубине его кровати.

[3] 那个人 nàgerén нагэжэнь — тот самый человек; суженый: предназначенный судьбой спутник жизни.

Перед этим Мо Жань просто сделал несколько недвусмысленных, возбуждающих движений, чтобы намекнуть Чу Ваньнину, что пора бы уже выставить из комнаты засидевшегося Сюэ Мэна. Кто же мог предположить, что пристальный взгляд покрасневших глаз неспособного оказать открытое сопротивление Чу Ваньнина вмиг разожжет в его сердце бушующее пламя.

В нем всегда было слишком сильно животное начало, так что в некоторых аспектах отношений для него было естественно идти на поводу у примитивных звериных инстинктов, но все же он терпел и из последних сил удерживал под контролем свои животные желания, потому что слишком сильно любил Чу Ваньнина и чувствовал себя очень виноватым перед ним. Глубокая любовь и чувство вины сковали его по рукам и ногам и защелкнулись железным кольцом на шее внутреннего зверя, не позволяя ему переходить грань допустимого в постели.

Но сейчас раздражение и ревность расплавили стальной ошейник. Не проронив ни слова, Мо Жань уставился на Чу Ваньнина влажными, черными как смоль глазами, в которых разгорался опасный огонь, а потом сделал нечто совершенно безумное.

Отделенный от пребывающего в раздумьях Сюэ Мэна лишь пологом, он нагнулся и с головой залез под парчовое одеяло, а потом, неспешно скользя по длинным, стройным и крепким ногам Чу Ваньнина, подтянулся повыше.

Одеяло не пропускало свет, а темнота лишь усиливала ощущения, делая их острее и ярче. Мо Жань ясно ощутил легкую дрожь Чу Ваньнина и напряжение его взбудораженного тела. В какой-то момент он почувствовал, как пять трясущихся пальцев вцепились в его крепкое плечо в отчаянной попытке оттолкнуть в сторону.

На самом деле, это все, что сейчас мог сделать Чу Ваньнин, чтобы попытаться его остановить.

Вот только эффект вышел обратный, и после такого пассивного сопротивления у Мо Жаня появилось желание разорвать его на части.

Сюэ Мэн продолжал что-то говорить, но о чем он там болтал, было уже совершенно не важно. Мо Жань рассеянно прислушался и тут до его слуха донеслось:

— Учитель, вышейте что угодно, мне все понравится.

От этих слов на него опять нахлынула злость. Его дыхание уже коснулось внутренней части бедер и члена Чу Ваньнина, но даже зная, насколько сильно сейчас его желание, он не спешил давать волю рукам.

Склонив голову набок, Мо Жань коснулся трепещущими ресницами самой чувствительной части тела Чу Ваньнина, а затем начал неспешно целовать, лизать и посасывать внутреннюю часть бедер, оставляя недвусмысленные следы, которые еще не скоро исчезнут.

Чу Ваньнин задрожал еще сильнее, наверняка уже десять раз раскаявшись, что позволил Мо Жаню спрятаться именно в этом месте. Его ногти глубоко впились ему в кожу в области лопатки, но разве подобная мелочь могла остановить этого безумца?

— Учитель, вы меня слушаете?

— Д-да…

Губы Мо Жаня были так близко от члена Чу Ваньнина, что тот мог почувствовать его жаркое и влажное дыхание. Мо Жань же замер под одеялом в предвкушении той самой безумной и захватывающей дух возможности…

Наконец, когда Сюэ Мэн задал свой очередной дурацкий вопрос, которого Мо Жань даже толком не расслышал, он дождался, пока Чу Ваньнин откроет рот для ответа, и в тот же миг под парчовым одеялом с почти с животной жадностью накрыл ртом средоточие его горячего желания.

— ..!

Чу Ваньнин тут же весь напрягся и судорожно сглотнул так, что кадык заходил ходуном. Его ногти до крови расцарапали кожу Мо Жаня, но тот даже не заметил. Реакция Чу Ваньнина еще сильнее распалила и взбудоражила его, и теперь он жадно раздувал вспыхнувший между ними двумя в темноте огонь вожделения. Учитывая, насколько сильна выдержка Чу Ваньнина, Мо Жань прекрасно осознавал, что даже если сейчас он сорвет с Чу Ваньнина остатки одежды и грубо трахнет его, тот не издаст ни стона, поэтому и вел себя так нагло и развязно.

Конечно, также ему было известно, что Чу Ваньнин мог сколько угодно сопротивляться своему желанию, но удовольствие его тела было настоящим. И свидетельством этого был твердый обжигающе горячий член, налитая и гладкая головка которого упиралась ему в горло. Ощущение было не слишком приятным, но Мо Жань и не думал отступать, принимая этот дискомфорт как должное и упрямо засасывая член Чу Ваньнина еще глубже, чтобы принять его в себя до самого конца.

Даже оказавшись в сладком плену рта Мо Жаня, и сходя с ума от возбуждения, Чу Ваньнин все же смог это скрыть и даже ответить Сюэ Мэну на его вопрос. Что в этой жизни, что в прошлой, самообладание этого человека было все таким же потрясающим.

Он довольно хорошо держался, лишь его речь стала более тихой и плавной, чуть более замедленной в определенные моменты. Если бы в данную минуту Мо Жань не находился под его одеялом с его членом во рту, он бы ни за что не поверил, что этот мужчина именно в этот момент испытывает такую возбуждающую стимуляцию и высшее наслаждение.

Наконец Сюэ Мэн чуть кивнул головой и сказал:

— Я понял.

— Если понял, тогда скорее возвращайся к себе, — ответил Чу Ваньнин, — не думай об этом больше. Время позднее, ложись спать.

Сюэ Мэн поднялся.

— Что ж, Учитель, тогда я пойду… Кстати, а лампу погасить?

— …Да.

Именно в этот момент его член глубоко вошел в глотку Мо Жаня, и Чу Ваньнин чуть приоткрыл губы, из последних сил пытаясь сдержать стон.

Его брови сошлись над переносицей, ресницы затрепетали, а щеки окрасил слабый румянец.

Сюэ Мэн помедлил в нерешительности:

— Учитель, у вас жар?

— …Н-нет.

— Но ваше лицо так раскраснелось, — обеспокоенный Сюэ Мэн, недолго думая, тут же приблизился и, подняв руку, пощупал лоб Чу Ваньнина.

Вот этого Чу Сяонин[4] уж точно не ожидал. С одной стороны он был вынужден принимать оральные ласки от Мо Жаня, а с другой — его лба касался ни о чем не подозревающий первый ученик. Перед ним маячило полное искреннего участия лицо Сюэ Мэна, а под одеялом Мо Жань, вобрав его член в свой теплый рот, начал двигаться, имитируя толчки при соитии. От осознания ситуации острое удовольствие сменилось чувством стыда, которое в один миг затопило с головой. Ему приходилось контролировать каждую частичку своего горящего от возбуждения тела, чтобы не позволить с трудом сдерживаемым стонам и вздохам вырваться наружу.

[4] 楚晓宁 chǔ xiǎoníng чу сяонин. Автор поменяла первый иероглиф имени на 晓 xiǎo сяо (рассвет; знать, понимать; преподать), что в связке с 宁 níng нин (мир, покой; усмирять; унимать, укрощать) можно трактовать как «познавший мир» или «получивший урок смирения».

— Жара нет, — пробормотал Сюэ Мэн. — Учитель, вам нехорошо?

Услышав его вопрос, Мо Жань про себя подумал: «Нехорошо? Как это нехорошо? Да сейчас твой Учитель на грани смерти, настолько ему хорошо, но из-за того, что ты околачиваешься здесь, я не могу сделать так, чтобы ему стало еще лучше. Когда ты уже свалишь отсюда?»

Когда его раздражение почти достигло предела, Чу Ваньнину, наконец, удалось спровадить Сюэ Мэна. Прежде чем попрощаться и уйти, заботливый Сюэ Мэн не забыл погасить лампу.

Услышав звук захлопнувшейся двери, Чу Ваньнин в бешенстве откинул одеяло и, схватив Мо Жаня за собранные в пучок волосы, подтащил его к себе и дал пощечину. В темноте послышался его приглушенный голос:

— Совсем стыд потерял… да?!

Ответом ему было частое сбивчивое дыхание и затуманенный похотью взгляд черных глаз. Большинство мужчин по природе своей — похотливые животные, а уж в постели с любимым человеком, так и вовсе превращаются в блудливое зверье, наглотавшееся афродизиаков. Вот и Мо Жань, получив оплеуху, даже не почувствовал боли. Вцепившись в руку Чу Ваньнина, он прижал его к кровати и быстро сорвал с него оставшуюся одежду. Когда их тела склеились кожа к коже, оба не смогли сдержать стон удовлетворения.

Мо Жань не проронил ни звука, в глазах у него появился безумный блеск, а нижняя часть стала до боли твердой. Головка внушающего ужас своими габаритами напряженного члена сочилась прозрачными каплями предъэякулянта. Совершенно потеряв голову от вожделения, он терся о Чу Ваньинина, размазывая липкую, пахнущую рыбой[5], жидкость по его животу.

[5] 腥臊 xīngsāo «зловоние от сырого мяса/рыбы» — скверный дух, дурной запах, вонь (сладковатый запах, как от сырой рыбы или мяса). От переводчика: часто используется для описания запаха физиологических жидкостей: крови или спермы.

Как совсем недавно под одеялом он безжалостно и неутомимо доводил Чу Ваньнина, так теперь разожженное им самим пламя изводило и безжалостно сжигало его изнутри. Как совсем недавно Чу Ваньнин прилагал все силы, чтобы не застонать, так теперь Мо Жань напрягал всю свою волю, чтобы не задрать ноги Чу Ваньнина и не вогнать безжалостно в него свой ноющий от желания болезненно твердый член.

Все его мышцы окаменели от напряжения, но Мо Жань продолжал яростно целовать Чу Ваньнина. Совершенно потеряв голову от желания, он терся об него и дрочил, думая лишь о том, как же ему хочется засадить на полную. Похоть и досада лишь подстегнули его примитивную натуру и теперь все его мысли крутились вокруг того, как войти в тело любимого человека, раз и навсегда покорить его, разорвать в клочья и через боль заставить принять себя и сделать своим человеком.

— Поднимись… золотце, поднимись еще… — прохрипел он, — скорее, давай, сожми меня, я больше не выдержу, сожми ноги чуть сильнее… — воспользовавшись последним проблеском разума, Мо Жань поставил Чу Ваньнина на колени, и как и в прошлый раз, вставив свой изнывающий от похоти обжигающе горячий член между его бедер, начал им грубо толкаться и тереться.

От сильных и яростных толчков его грудь стала влажной от пота, а перед глазами замелькали яркие точки.

Обхватив Чу Ваньнина за талию, Мо Жань толкался снова и снова, но, несмотря на все свои попытки получить облегчение, чувствовал лишь все большую сексуальную неудовлетворенность, отчего злился и налегал еще сильнее. На этот раз он не сквернословил, только лишь ожесточенно и усердно проталкивал обжигающе горячий член между сжатыми бедрами, все плотнее прижимаясь к Чу Ваньнину, отчего его лобок интенсивно терся о его промежность, а мошонка шлепала по бедрам.

Под этим бешеным напором Чу Ваньнин совсем потерялся в собственных ощущениях, в отличие от самого Мо Жаня, который второй рукой быстро нащупал его член и, не сбавляя темпа, принялся самозабвенно надрачивать его.

— Ах…

Мо Жань вцепился зубами в его плечо и, чуть прикусив, мягко шепнул ему на ухо:

— Не кричи. Здесь плохая звукоизоляция. Боюсь, что Сюэ Мэн не слишком далеко ушел.

Чу Ваньнин больше не проронил ни звука, его рассеянный взгляд подернулся влажной дымкой вожделения. Утешаемый рукой Мо Жаня спереди, он чувствовал, как ужасающе огромное мужское орудие снова и снова грубо толкается между его бедрами, и боялся даже представить, что было бы, войди в него эта штука. От одной мысли об этом он содрогнулся всем телом…

Той ночью они еще трижды занимались любовью, хотя точнее было бы сказать, это Чу Ваньнин трижды кончил под Мо Жанем. Под конец его сознание стало настолько рассеянным, что он с трудом понимал, где он и кто он, и просто прижимался к телу обнимающего его мужчины, целовался, обнимался и трахался с ним, чувствуя, как его сердце разрывается от любви.

В какой-то момент Чу Ваньнин попытался сам поцеловать Мо Жаня, и хотя это выглядело довольно неуклюже, Мо Жань тут же пришел в боевую готовность и в замешательстве выдохнул:

— Не возбуждай меня…

Чу Ваньнин замер.

Возбуждает его?

Кто его возбуждает?..

С одной стороны это бесило, а с другой было забавно и уж точно довольно неожиданно.

— Тогда мне вообще не шевелиться, полностью положившись на тебя? — спросил Чу Ваньнин.

Мо Жань придвинулся и нежно поцеловал его за ушком:

— Просто оставь это мне, ладно?

В его голосе все еще чувствовалась горечь, за которой можно было почуять надвигающуюся бурю. В комнате было темно, но, подняв взгляд, Чу Ваньнин ясно увидел в глазах Мо Жаня с трудом сдерживаемое пламя.

Все разумные мысли вмиг вылетели из головы Чу Ваньнина, а на их место пришел палящий жар. Прежде, чем Мо Жань понял, что происходит, он перевернулся, оседлал его талию и, прижав его плечи обеими руками, навис над ним.

— Учитель, ты… — удивленно пробормотал Мо Жань.

Какое-то время Чу Ваньнин хранил молчание, лишь раскосые глаза феникса ярко сверкали, а мочки ушей предательски алели в темноте.

— Я ведь уже говорил: сегодня ты будешь меня слушаться, и это не обсуждается, — наконец, сказал он.

Затем он медленно приподнялся и начал спускаться ниже. Увидев это, Мо Жань почувствовал, как вмиг онемела кожа у него на голове, а кровь вскипела в жилах:

— Не действуй безрассудно, — пробормотал он. — Если ты… завтра ты не сможешь отправиться в дорогу.

Но Чу Ваньнин просто пропустил его слова мимо ушей. Если уж этот человек уперся, то обязательно все сделает по-своему, не обращая внимания на чужие слова.

Спина Мо Жаня одеревенела от напряжения. С одной стороны, он страстно желал, чтобы Чу Ваньнин взял на себя инициативу и по своей воле оседлал и объездил его, а с другой, он точно не был готов к тому, что Чу Ваньнин сделает это именно сейчас, ведь ему-то было известно, что стоит ему войти в тело любимого человека, его самоконтроль полетит ко всем чертям и вряд ли у него получится ограничиться одним разом.

На самом деле, оглядываясь назад, в прошлой жизни, когда они занимались сексом с утра до ночи и с ночи до утра, хоть раз он смог сдержаться и трахнуть его лишь единожды? Достаточно вспомнить ту сумасшедшую ночь, когда он натер Чу Ваньнина афродизиаком и изводил изнемогающего и стонущего от сжигающего его желания мужчину почти без перерыва всю ночь.

Под конец ему уже нечем было кончать, а он все еще не чувствовал насыщения и не собирался отступать, снова и снова тараня так приятно сжимающиеся вокруг его члена влажные и липкие стенки…

Переплетясь с Чу Ваньнином руками и ногами, губами и языками, он засаживал ему снова и снова, бормоча на ухо вгоняющие в краску непристойности:

— Нравится трахаться?..

— Учитель, снизу ты так сильно втягиваешь меня.

— Столько раз ты уже кончил и все еще не удовлетворен?

С этими словами он заставил Чу Ваньнина опустить голову и посмотреть на место их соединения, после чего бесцеремонно протянул руку и, проведя рукой от пупка вниз по напряженному животу, низко и хрипло сказал:

— Твой живот полон моей спермы и как же мне теперь поступить?

Когда он произносил эти абсурдные слова, его глаза горели от страстного желания и вожделения, словно у обезумевшего от похоти дикого зверя.

— Сможет ли Учитель понести от этого достопочтенного и родить ему ребенка? А?

Он снова толкнулся внутрь. До этого он уже так много раз кончил в Чу Ваньнина, что этого было достаточно, чтобы липкая любовная влага при каждом его движении просачивалась по краям.

Действие снадобья еще не кончилось и, несмотря на усталость, мужчина в объятиях Мо Жаня от этой стимуляции содрогнулся всем телом и тихо застонал. Слыша это жалобное хныканье, видя, как от нового приступа вожделения потемнели глаза Чу Ваньнина, в конце концов, Мо Жань не смог остаться безучастным и снова принялся трахать его, раз за разом все глубже загоняя в него свой член, чтобы полностью заполнить и удовлетворить его…

Сейчас он испытывал дикую злость на то, что не может вести себя как Наступающий на бессмертных Император мира совершенствования.

Его животная тяга к Чу Ваньнину была настолько сильной и бурной, что в этот момент он мог думать только о том, как спрятать его ото всех, запереть в комнате, днями напролет никого не видеть и заниматься с ним любовью. Трахать его, положив на живот, прижав к стене и кровати, чтобы он сам раздвинул свои длинные ноги и, оседлав его член, неустанно объезжал его, снова и снова принимая его и толкаясь ему навстречу.

Самое прекрасное, чем он хотел бы любоваться вечно, это как выебанный им Чу Ваньнин рыдает в голос и молит о пощаде, как, кончая в его руках, не в силах сдержаться истекает любовными соками… Самое прекрасное, что могло с ним произойти в этой жизни: если бы он мог вообще не покидать тела Чу Ваньнина. Только так он мог получить наивысшее наслаждение и удовлетворение.

Зная, какая неудержимая животная похоть сокрыта в его душе, и как хрупок тот слой коры, что не дает лаве желаний вырваться наружу, Мо Жань тяжело сглотнул и, уставившись на Чу Ваньнина своими черными глазами, в последней попытке предупредить его взмолился:

— Учитель, не делай этого…

— Тогда сделаю по-другому, — щеки Чу Ваньнина горели от стыда, но в глазах застыло упрямство.

Прежде, чем Мо Жань успел обдумать его слова и хоть как-то среагировать, он наклонился и взял его... Чтобы не дать Мо Жаню удержать себя, а себе подумать, он действовал очень быстро и решительно…

И просто взял в рот этот внушающий ужас своими размерами, обжигающе горячий член.

— Ах!..

Все мышцы живота Мо Жаня напряглись, а позвоночник словно прошила молния.

Чтобы хотя бы немного расслабиться Мо Жань инстинктивно закрыл глаза и, не в силах сдержаться, зарылся пальцами в длинные волосы Чу Ваньнина. Большая сильная рука крепко обхватила затылок Чу Ваньнина, мощная грудь резко вздымалась и опускалась, каждая мышца напряглась до предела.

— Ваньнин…

Из уголков его глаз просочилась предательская влага, и было непонятно это слезы возбуждения или благодарности.

Была ли это боль или все же удовольствие?..

Уже не разобрать.

Во рту возлюбленного его не поддающийся контролю половой орган увеличился в размерах и сильно затвердел. В своих максимальных габаритах с отчетливо проступившими вздувшимися венами он выглядел чрезвычайно устрашающе, агрессивно и опасно.

Чу Ваньнин не мог полностью взять в рот такую огромную вещь, но все же, подражая Мо Жаню, он предпринял отчаянную попытку сделать как он и, дрожа всем телом от стыда, усердно лизал и посасывал ствол, поднимаясь все выше. Постепенно вожделение согрело его грудь и он, старательно лаская огромную головку, начал забирать все глубже. Когда на полпути член Мо Жаня уперся ему в горло, от прикосновения горячей плоти с рыбным запахом у него возникли неконтролируемые рвотные позывы.

При виде его стараний сердце Мо Жаня сжалось от любви и жалости, и он попытался отговорить Чу Ваньнина:

— Золотце, не надо, если даже…

Осекшись на полуслове, он не смог сдержать глухого стона.

Из-за своего упрямства Чу Ваньнин никогда не сдавался и даже в постели оставался верным себе. Он начал медленно раскачиваться, посасывая его член и постепенно втягивая его… Мо Жаня нельзя было назвать скорострелом. Даже во времена Наступающего на бессмертных Императора, когда множество мужчин и женщин всеми возможными способами пытались ублажить его, он все равно не чувствовал какого-то особого волнения.

Но лежащий между его бедрами Чу Ваньнин, который неумело целовал и сосал его член...

Все померкло перед его глазами, непроглядная мгла внезапно расцветилась всеми цветами радуги, а потом его накрыло туманной пеленой дождя.

Это было слишком возбуждающе.

Не в силах сдержаться, Мо Жань запрокинул голову и, тяжело дыша, запустил пальцы в длинные волосы Чу Ваньнина, подбадривая его низкими сексуальными стонами.

Его Ваньнин, его Учитель…

Юйхэн Ночного Неба, бессмертный Бэйдоу...

Самый прекрасный мужчина на свете…

Недосягаемо чистый Чу Ваньнин сам захотел сделать для него такое.

Без афродизиаков и принуждения…

Сам, по доброй воле…

Глаза Мо Жаня увлажнились, ресницы слегка задрожали.

Это была самая сладкая его мечта.

Мастером в этом деле Чу Ваньнин, конечно, не был, правильно выбрать скорость и силу не мог, еще и с зубами был не очень аккуратен, так что время от времени причинял ему боль, однако Мо Жань вмиг потерял голову, ведь его Ваньнин так искренне пытался доставить ему удовольствие. Когда же он, наконец, достиг оргазма, горячие слезы бесконтрольно полились из его глаз.

Он обнял Чу Ваньнина, крепко прижал к себе, и, не в силах сдержаться, набросился на него с поцелуями, почти физически ощущая, как болит его душа и в то же время, как ей невыносимо тепло и хорошо.

— Ваньнин… — шептал он ему на ухо снова и снова, — Ваньнин…

Влажные от вожделения черные глаза Чу Ваньнина взглянули на него, и тут же смущенно скрылись за веерами ресниц. Потребовалось время, чтобы он смог найти в себе силы хрипло прошептать:

— Тебе понравилось?

Этот мягкий вопрос острой иглой вошел в его кровь и плоть.

Какая глубокая и нестерпимая боль.

Мо Жань еще крепче обнял его и медленно ответил:

— Понравилось.

Уши Чу Ваньнина покраснели еще сильнее. Получив одобрение, он больше не проронил ни слова.

Продолжая без остановки гладить его волосы, Мо Жань прошептал:

— Просто ты мне нравишься… ты мне нравишься больше всего и всех… Ваньнин.

В этом мире никто не может быть лучше тебя и сравниться с тобой.

Кроме тебя, никто не сможет тронуть мое сердце.

Учитель.

Я так сильно люблю тебя.