Экстра 1. Возвращаясь домой к садам и полям[1]

[1] 归园田居 цикл стихов за авторством 陶渊明 Тао Юаньминя (китайского поэта, 365-427 гг.) 归园田居 «Возвратился к садам и полям»

Предупреждение: 18+ подробное описание секса между мужчинами.

Действие происходит спустя два года после завершения Великой Битвы…

Нежный аромат рисовой каши наполнил маленькую хижину.

Маленький ребенок с заостренными ушками и тыквенным листом на голове, устроившись перед очагом, подкидывал хворост в огонь. Рядом с ним сидела рыжеволосая девчушка, которая следила за огнем и ела мед.

— Думаю, огонь можно разжечь и посильнее.

— Я так не думаю. Если разгорится, каша пригорит.

— А я чувствую, что не пригорит.

— Тьфу, да что ты вообще понимаешь, тебе бы только сладкое лопать.

Толкнув дверь, Чу Ваньнин вошел в хижину, неся с собой пойманного зайца. За ним следовала группа галдящих травяных духов, маленьких цветочных демонов и даже рой фей мха размером с ноготок.

Сидевшие рядом с очагом брат и сестра из древесных демонов тут же вскочили на ноги и поспешили приветствовать его почтительным поклоном.

— Бессмертный Шэньму[2].

[2] 神木 shénmù — «священное дерево», «дух дерева», «древесное божество».

Бессмертный Шэньму — это почетный титул, которым древесные духи наградили Чу Ваньнина.

На самом деле, оглядываясь назад, Чу Ваньнин мог гораздо раньше найти ключ к своему происхождению. В прошлой жизни он так и не узнал, почему имел родство с собственным божественным оружием Цзюгэ и откуда в нем эта невероятная сила, позволяющая контролировать любую растительность. Также он долго не мог понять, почему те выбравшиеся из Пагоды Цзиньгу Разгульные Тыквы были так почтительны с ним.

Сейчас все встало на свои места.

Он был частью божественного дерева Яньди, которое являлось источником всей растительной жизни в мире.

После битвы у Врат Жизни и Смерти Чу Ваньнин и Мо Жань поселились вдали от людей в долине горы Наньпин. Теперь, когда отпала надобность в использовании смертельно опасных боевых техник и жизнь их стала довольно обычной и заурядной, Чу Ваньнин придумал способ призыва древесных духов и довольно быстро собрал в горной долине под своим командованием всю мелкую нечисть.

— Выглядит так, будто ты устроил на горе разбойничье логово и стал тут атаманом, — как-то со смехом сказал Мо Жань. — Не хватает только ковра из тигровой шкуры на полу.

Но сегодня совсем не это беспокоило обустроившего свое разбойничье логово на горе бессмертного атамана Чу. Дело в том, что несколько дней назад Сюэ Мэн прислал им звуковое сообщение, в котором довольно неуклюже выразил свое желание встретиться с ними, посетив гору Наньпин на Праздник Середины Осени.

Теперь, спустя два года, когда время немного стерло неловкость в отношениях между учителем и его учениками, Чу Ваньнин, конечно, хотел вновь увидеться со своим бывшим любимым учеником. Поэтому за месяц до Праздника Середины Осени он начал серьезно обдумывать, какие блюда ему лучше приготовить, чтобы угостить Сюэ Цзымина.

— Учитель, что ты пишешь?

Глубокой ночью в мерцающем свете свечи Мо Жань склонился над ним и, обняв Чу Ваньнина со спины, положил подбородок ему на плечо. Угольно-черные глаза внимательно осмотрели разложенные на столе письменные принадлежности.

Изначально он задал этот вопрос только для того, чтобы привлечь внимание, главной же его целью было затащить своего братца-благодетеля[3] в постель пораньше. Так что на деле ему было не очень-то и интересно, что там пишет Чу Ваньнин.

[3] 恩公哥哥 ēngōng gēge эньгун гэгэ «братец-благодетель» или «муженек-благодетель».

Что вообще может писать этот человек? Наверняка, занят созданием очередных механических приспособлений, вроде новой модификации Ночного Стража. Закончив разработку, он, как обычно, отправит чертежи главе Ма в Горную усадьбу Таобао, чтобы тот запустил новую модель в производство и впоследствии продавал ее по умеренной цене. Перед отправкой Чу Ваньнин всегда делал приписку: «Не нужно пересылать мне прибыль, все принадлежит Пику Сышэн».

Но по итогу конечная стоимость произведенного продукта обычно оказывалась выше назначенной продажной цены, поэтому глава Ма каждый раз терпел убытки и преследовал Сюэ Цзымина, пытаясь предъявить ему счет за дополнительные издержки.

— А? Странно, что сегодня ты не занят своими чертежами.

Погруженный в свои мысли Чу Ваньнин рассеянно ответил:

— Разве вдохновение приходит каждый день?

Мо Жань потерся о его щеку и поцеловал мочку уха.

— Учитель…

— В чем дело?

— …

От его тона Мо Жань невольно распрямил спину и почесал переносицу.

В этот момент он не мог не задаться вопросом, уж не наскучила ли Чу Ваньнину эта их отшельническая жизнь в глуши. Иначе почему близкие отношения, что были между ними прежде, так быстро перемололись, превратившись в холодное и твердое, как железо, «в чем дело», без единого намека на интимность и душевное волнение.

Он и правда словно увидел призрака.

Только теперь Мо Жань наконец-то присмотрелся к тому, что писал Чу Ваньнин, но лучше бы он этого не видел. Одного взгляда хватило, чтобы он в шоке отступил.

— Что ты пишешь?!

Казалось бы, тот же вопрос, но на этот раз это восклицание было полно панического ужаса.

Недовольный его тоном Чу Ваньнин наконец отложил кисть и, слегка прищурившись, поднял на Мо Жаня излучающие недовольство глаза феникса. Даже мягкие как пух ресницы не могли скрыть резкость и остроту его свирепого взгляда.

Однако какими бы злыми ни были глаза Чу Ваньнина, они не шли ни в какое сравнение с тем, что он сказал:

— Меню на Праздник Середины Осени.

Мо Жань: — …

Все верно, воссоединившись после Великой Битвы, на их первый совместный семейный праздник Бессмертный Бэйдоу планировал своими руками приготовить все блюда для своего любимого ученика. Из-за того, что его отстранили от готовки, Мо Жань чувствовал себя немного виноватым и обиженным.

В свете свечи Мо Жань смотрел на серьезное и упрямое выражение на лице Чу Ваньнина и не мог унять трепет в сердце.

Он ведь это не всерьез… да?

Но, к сожалению, бессмертный господин Чу был порядочным человеком и никогда не опускался до неуместных шуток.

Следующие несколько дней он то и дело хмуро смотрел на составленное меню, время от времени вычеркивая из него несколько блюд… Каждый раз, когда это случалось, Мо Жань незаметно облегченно выдыхал. Правда, иногда Чу Ваньнин добавлял в список несколько новых блюд… Каждый раз когда это случалось, Мо Жань чувствовал, как у него неприятно сжимается желудок.

Наконец когда, предварительно дважды прочистив горло, Чу Ваньнин все же показал ему окончательный список блюд к празднику, Мо Жань с показным спокойствием заставил себя взглянуть на два десятка овощных закусок, десять горячих и десять холодных блюд, после чего закрыл бамбуковый свиток.

— Что-то не так? Слишком маленький выбор?

— Нет.

Мо Жань почувствовал, что, если он не хочет своими глазами увидеть, как новый глава Пика Сышэн внезапно скончается во время Праздника Середины Осени, ему нужно сделать хоть что-то, чтобы остановить своего братца-благодетеля.

Немного подумав, он поднял взгляд на Чу Ваньнина и с улыбкой сказал:

— Просто мне кажется, будет не совсем честно и недостаточно искренне, если все блюда для праздничного банкета в честь нашего воссоединения будут приготовлены Учителем.

Чу Ваньнин слегка нахмурил брови:

— Правда?

— Раз уж мы оба хотим этого воссоединения, — продолжил гнуть свою линию Мо Жань, — естественно, куда веселее будет готовить вместе.

Заметив, что его собеседник замолк и вроде как даже колеблется, во внезапном приступе вдохновения Мо Жань вдруг припомнил, что Чу Ваньнин всегда был склонен к соперничеству, поэтому продолжил:

— Учитель, у меня такое предложение: давай каждый из нас приготовит пять горячих и пять холодных блюд, не озвучивая друг другу, что это будут за блюда. Когда приедет Сюэ Мэн, мы выставим на стол все двадцать приготовленных нами блюд, а потом спросим у него, что ему понравилось, а что нет. Ну и как тебе моя идея?

Чу Ваньнин ничего не ответил, но в глубине его глаз вспыхнули искры.

Конечно, даже малейшие изменения его настроения и выражения лица не укрылись от внимательных глаз Мо Жаня. Сдерживая улыбку, он снова сжал руку Чу Ваньнина и очень ласково спросил:

— Согласен?

Подняв голову, Чу Ваньнин внимательно посмотрел на него:

— Будем считать это кулинарным соревнованием?

Мо Жань потер свой нос и со смехом сказал:

— Как скажешь.

После нескольких мгновений молчания Чу Ваньнин резко поднялся и схватил бамбуковый свиток, который Мо Жань все еще сжимал в другой руке. Сбитый с толку Мо Жань удивленно спросил:

— Что случилось?

— Не могу позволить, чтобы ты узнал, что я собираюсь готовить, — с серьезным выражением лица сказал Чу Ваньнин. — Все, что написано в этом свитке, больше не считается. Я его полностью переделаю.

Мо Жань: — …

Чу Ваньнин прищурился:

— На самом деле я готовлю ничуть не хуже тебя.

— Да-да, ну конечно да, — Мо Жань едва сдерживал смех. — Все, что говорит Учитель — истинная правда. Не могу дождаться Праздника Середины Осени, чтобы вкусно и сытно поесть, — с этими словами он взял Чу Ваньнина за руку и ласково погладил застарелые мозоли на пальцах, которые появились после многолетней работы с деревом и металлом, а потом склонил голову и нежно поцеловал их.

В тусклом свете свечи Мо Жань без тени насмешки посмотрел в слегка расширенные глаза Чу Ваньнина. Он видел, как с прикосновением губ напряжение медленно покидает его тело.

Мо Жань ласково улыбнулся, и его глаза стали похожи на два полумесяца:

— Все, что делает братец-благодетель — самое лучшее.

«Надо же, так легко обошел опасный момент и предотвратил семейный кризис. Я и правда с каждым годом становлюсь все находчивее и умнее», — мысленно поаплодировал себе Мо Жань. После этого под пристальным взглядом Чу Ваньнина, он с улыбкой поднялся и принялся убирать немытые тарелки и палочки для еды, которые были все еще разбросаны по низкому столику.

Было уже темно, когда Мо Жань, закончив уборку, омыл свое тело и вернулся в дом. Сидящий у окна Чу Ваньнин с головой ушел в изучение меню, которое и до этого просматривал бесчисленное количество раз.

Услышав звук открывающейся двери, он почти неосознанно свернул свиток, похоже, в самом деле рассматривая Мо Жаня как конкурента. Тот же подумал про себя, что этот мужчина действительно очень забавный. В его книжном шкафу всего несколько книг для праздного чтения и лишь две книги, имеющие отношение к приготовлению пищи — «Путевые заметки странника по Сычуани» и «Рецепты сычуаньской кухни», — так что было бы что скрывать.

Однако Чу Ваньнин явно считал необходимым скрыть от него свои планы по готовке, поэтому потушил фонарь у окна и только после этого взглянул на него:

— Ты помылся?

Мо Жань с улыбкой кивнул.

Выражая свое одобрение, Чу Ваньнин тоже коротко кивнул, после чего небрежно положил свиток обратно на деревянную полку и сказал:

— Ладно, тогда пойду и я помоюсь.

Затаенная улыбка Мо Жаня расцвела пышным цветом:

— Учитель.

— Хм? — Чу Ваньнин оглянулся.

Мо Жань колебался, не зная, стоит ли ему это говорить или нет, но в итоге, почесав затылок, с некоторым смущением напомнил:

— Ты помылся передо мной... Уже забыл?

— ...        

Люди всегда немного рассеяны, когда пытаются что-то скрыть, и даже прославленный Бессмертный Бэйдоу не являлся исключением.

После того, как Чу Ваньнин оказался в столь неловком положении, Мо Жань какое-то время смотрел на него с нескрываемым весельем и снисходительностью. Наконец он подошел поближе и склонился над ним. Пространство у окна было довольно узким: из-за того, что в этой части хижины стоял стул и несколько книжных шкафов с бамбуковыми свитками, лишнего места здесь просто не было. Когда Мо Жань оперся рукой на оконную раму, у Чу Ваньнина не осталось путей к отступлению.

В любом случае Чу Ваньнин не собирался сбегать. За последние несколько лет он уже немного подучился думать одно, а говорить другое, но все еще не привык заниматься интимными вещами в таких неподходящих местах… Кроме того, когда несколько дней назад этот неразумный параноик Тасянь-Цзюнь вновь явил себя, ему пришлось заняться с ним любовью именно здесь.

Теперь, когда Чу Ваньнин вспомнил об этой сцене, у него загорелись щеки, поэтому он с еще большей настойчивостью потребовал:

— Нет, иди в кровать.

В ответ Мо Жань наклонился и впился поцелуем в его прохладные губы.

Чу Ваньнин давно уже был вынужден смириться с тем, что Тасянь-Цзюню и Мо Жаню по большей части нравились одни и те же вещи, просто там, где Тасянь-Цзюнь откровенно выражал свои желания, образцовый наставник Мо действовал более тактично.

Но по итогу результат был один и тот же.

Прежде чем он успел воспротивиться, Мо Жань, задобрив его сладкими речами, прижал Чу Ваньнина к стулу с высокой спинкой. Точно также, как ранее император Тасянь-Цзюнь, образцовый наставник Мо легким шевелением пальцев призвал свое божественное оружие — Цзяньгуй, чтобы с его помощью привязать руки и ноги Чу Ваньнина к стулу.

— Разве нельзя выбрать более подходящее место? — процедил сквозь зубы связанный Чу Ваньнин.

Длинные ресницы Мо Жаня затрепетали, когда он поднял на него совершенно невинный взгляд. Наклонившись еще ниже, он поднял руку и, коснувшись лица Чу Ваньнина, все так же ласково и нежно сказал:

— Боюсь, что со временем наскучу тебе.

— …

Хотя было очевидно, что он действовал как похотливое животное, но в речах своих больше походил на влюбленную девушку, которая до смерти боится быть брошенной.

Взгляд Мо Жаня при этом был по-настоящему серьезным:

— Учитель, мы прожили вместе всего два года, и впереди у нас еще долгая жизнь. Если каждую ночь мы будем как порядочные люди заниматься этим только на кровати, то, вполне возможно, я тебе вскоре разонравлюсь и наскучу.

— Ты и без этого очень интересный, — Чу Ваньнин уставился на него. — А теперь освободи меня.

Не спуская с него глаз, Мо Жань опустился перед ним на колени.

— Отпусти, — настаивал Чу Ваньнин.

Возможно, из-за того, что его излишне суровый взгляд ранил хрупкое сердце, которое до этого уже было разрублено на куски, Мо Жань лишь опустил свои длинные ресницы и промолчал. Он выглядел довольно расстроенным, но все же покорно пробормотал:

— Цзяньгуй, вернись.

Ивовая плеть послушно вернулась обратно в его ладонь.

Склонив голову еще ниже, Мо Жань добавил:

— Прости.

— …

Стоя на колениях он был значительно ниже Чу Ваньнина. Теперь, когда высокое, хорошо сложенное тело Мо Жаня не нависало над ним, Чу Ваньнин тут же вспомнил, что это был его ученик, который, несмотря на разницу в возрасте в десять лет, был готов самые цветущие годы своей молодости провести рядом с ним и терпеть его несмотря ни на что.

Он потер все еще зудевшее после связывания лозой запястье и вдруг почувствовал, что только что говорил в излишне резком тоне.

Слегка прочистив горло, Чу Ваньнин уже собирался что-то сказать, но в этот момент Мо Жань низко опустил голову и тихо пробормотал себе под нос:

— Хотя я не слишком хорошо помню, что делал, когда был Тасянь-Цзюнем, но... всегда остается несколько обрывочных образов.

Чу Ваньнин перестал растирать оставленные плетью на его запястьях красные следы.

Когда он смотрел на Мо Жаня сверху вниз, ресницы мужчины казались еще более длинными и густыми, чем под любым другим углом, из-за чего он напоминал одно очень преданное животное. В какой-то момент Чу Ваньнину даже почудилось, что еще немного, и из-под длинных волос на голове Мо Жаня вылезут два пушистых ушка, а потом уныло повиснут от снедающей его тоски и разочарования.

Вместе с пушистым хвостом, который также существовал только в его воображении.

— Я думал, тебе это понравится, — сказал Мо Жань, — но, похоже, ошибся.

— …

«Ты и правда ошибся», — подумал Чу Ваньнин, но все равно протянул руку и погладил его по голове.

Эта утешающая ласка заставила Мо Жаня вскинуть голову, и его потрясающе красивое лицо омыл тусклый и теплый свет свечи. Отразившись в черных как смоль глазах, этот огонь разлетелся вдребезги, превратившись в две мерцающие галактики. Эти сияющие глаза были невероятно прекрасны, но от обиды они немного покраснели в уголках.

— Прости, Учитель. Изначально я просто хотел сделать тебя счастливым.

— …

— Я снова допустил ошибку. Разозлил тебя.

Сострадание захлестнуло Чу Ваньнина. Не в силах этого вынести, он вздохнул и немного усилил нажим поглаживающей голову Мо Жаня руки. Почувствовав это, молодой человек растерялся и замер. Казалось, даже его шея превратилась в камень, который было почти невозможно сдвинуть с места.

После того, как Чу Ваньнин предпринял еще несколько безуспешных попыток его растормошить, ему оставалось лишь позвать:

— Иди ко мне.

Сначала молодой человек слегка опешил, потом преклонил колени и послушно наклонился. Чу Ваньнин обхватил руками его затылок и, притянув поближе к себе, заставил прислониться лбом к своей талии. Погладив его мягкие черные волосы, он с тихим вздохом сказал:

— Дурачок.

Огненным цветком мерцал догоревший фитиль, медленно стекали остывающие капли нагара. В тишине хижины Чу Ваньнин снял белую, как корень лотоса, ленту со своих длинных волос. Не обращая внимания на беспорядочно рассыпавшиеся пряди, он завязал глаза. Возможно, некоторые вещи не будут слишком уж постыдными, если он их не увидит.

Иногда Мо Жань действительно вел себя как дурак. На мгновение он ошеломленно замер, а потом спросил:

— Учитель, для чего это?

— …

Даже в тусклом свете свечи можно было увидеть, как румянец проступил на белой, как весенний лед, тонкой коже Чу Ваньнина. Он прикусил нижнюю губу. Все-таки Мо Жань обладал уникальной способностью в одном мгновение растопить его сердце и так же в один миг закалить его.

Голова Чу Ваньнина почти дымилась. Если бы шелковая лента на глазах не приглушила его смущение, он бы уже оттолкнул Мо Жаня и выскочил за дверь.

Помолчав немного, он процедил сквозь зубы:

— Если собираешься что-то делать — делай, а если нет — проваливай!

Все-таки образцовый наставник Мо был честным человеком.

Ему потребовалось одно мгновение, чтобы удивиться самому, и еще одно, чтобы начать удивлять его.

Оставшееся лучшее время он был очень романтичен и сентиментален, со всем уважением и искренностью посвящая себя служению своему возлюбленному.

После того, как они быстро избавились от одежды, прохладный ночной воздух коснулся их обнаженной кожи. Из-за повязки на глазах Чу Ваньнин не мог видеть, что происходит, но зажмурился и инстинктивно слегка приподнял подбородок.

На самом деле это выглядело даже слишком соблазнительно. Под белой, как корень лотоса, шелковой лентой скрывался плавный изгиб переносицы, манящей спуститься по ровной линии носа к притягивающим взгляд тонким губам.

Обычно из-за того, что глаза Чу Ваньнина были слишком яркие и холодные, внимание каждого, кто смотрел на него, сразу привлекали эти «яркие, как луна, заледеневшие озера». Но сейчас, когда его глаза были закрыты, он потерял почти всю свою величественную ауру. В итоге Мо Жань обнаружил, что нижняя половина его лица на самом деле отличалась мягкостью черт, а если присмотреться, то можно было заметить, что его бледно-розовые губы были очень нежными и податливыми.

Лишившись возможности видеть, Чу Ваньнин неосознанно чуть приоткрыл губы, что со стороны было слишком похоже на просьбу о поцелуе. Хотя Мо Жань был уверен, что у его Учителя не было такого намерения, он все же решил принять это неосознанное приглашение и нежно поцеловал его.

Их влажные губы слились, но руки Мо Жаня продолжали двигаться. Нежно погладив щеку Чу Ваньнина, его мозолистые пальцы скользнули ниже. После того, как затянувшийся поцелуй наконец закончился, они оба с трудом перевели дыхание.

Прижавшись лбом ко лбу Чу Ваньнина, Мо Жань спросил слегка севшим голосом:

— Можно?

Мужчина с завязанными глазами тяжело дышал, его губы были похожи на распустившиеся цветы яблони — бледно-алые и очень нежные.

— Что? — спросил Чу Ваньнин.

— Прямо здесь можно?

— …

Иногда Чу Ваньнин чувствовал, что, хотя образцовый наставник Мо был честным человеком и никогда не заставлял его делать то, что ему не нравилось, порой эти его «просьбы озвучить мнение по вопросу» заставляли его чувствовать себя еще более пристыженным, чем все те глупости, которые без спроса творил с ним Тасянь-Цзюнь.

Негодуя в глубине сердца, Чу Ваньнин немного сердито сказал:

— Ты спрашиваешь разрешения после того, как снял с меня всю одежду?

— Ну…

Хотя Чу Ваньнин не мог его видеть, лицо Мо Жаня все-таки немного покраснело.

Вероятно, он тоже понял, что этот вопрос явно был лишним, поэтому, смущенно поджав губы, наклонился, чтобы поцеловать Учителя в щеку, и вполголоса сказал:

— Извини.

Ответом ему стало холодное фырканье.

Мо Жань решил больше не смущать Чу Ваньнина. Его ресницы трепетали, словно крылья бабочки, пока он продолжал целовать, спускаясь от щеки к шее, к ключице, к груди…

Мо Жань чувствовал, как мышцы Чу Ваньнина напряглись до предела, а руки неосознанно крепко сжали края стула. Он знал, что Чу Ваньнин не любит, когда во время любовных игр он уделяет слишком большое внимание груди: хотя его шрам не болел, но до сих пор был его самым уязвимым местом. Поэтому он только нежно поцеловал его соски, прежде чем спуститься еще ниже и устроиться между ног Чу Ваньнина.

Подняв голову, Мо Жань окинул взглядом застывшего в напряжении возлюбленного, прежде чем снова наклониться, обдав своим обжигающе горячим дыханием головку его уже вставшего члена.

Чу Ваньнин тяжело сглотнул. Хотя его глаза были завязаны, он все равно стыдливо отвернул лицо.

— Ах…

Внезапно весь его член оказался захвачен теплым и влажным ртом. В темноте возбуждение от подобной стимуляции ощущалось особенно остро. Казалось, все его чувства устремились к нижней части тела, по позвоночнику пробежали искры, тело онемело до кончиков пальцев на ногах.

Сдерживая рвущийся из горла стон, застигнутый врасплох Чу Ваньнин попытался слегка откинуться назад.

Но как бы он ни сдерживал себя, его эрекция честно раскрыла склонившемуся над ним молодому человеку всю правду о его состоянии. Мо Жань брал и засасывал его все глубже и глубже, проворный язык чертил узоры по его стволу и кружил вокруг головки. Когда он наконец отстранился, стоявший колом член Чу Ваньнина был влажным от его слюны.

— Братец-благодетель…

И без того красное от смущения лицо Чу Ваньнина покраснело еще больше.

— Не называй меня так, — сердито сказал он.

Мо Жань мягко улыбнулся. Из-за того, что его рот все еще был слишком близко к гениталиям Чу Ваньнина, тот ясно ощутил его горячее дыхание, когда Мо Жань сказал:

— Хорошо, я буду слушаться Учителя.

— …

Было сложно сказать, какое обращение заставляло его чувствовать себя более неловко: «братец-благодетель» или это постыдное «учитель».

Но у Чу Ваньнина не было времени на размышления. Мо Жань снова начал его ласкать, облизывать и посасывать, так что он надолго выпал из реальности и какое-то время мог только, приоткрыв рот, тяжело дышать. Хотя из-за повязки на глазах Чу Ваньнин был практически слеп, он с легкостью мог представить, в какой позе и с каким лицом Мо Жань облизывает его кончиком языка.

В конце концов, когда Мо Жань принял его глубоко в горло до самого основания, Чу Ваньнин не удержался и запустил пальцы в его волосы. С легкой дрожью он сказал:

— Хватит, можешь заканчивать.

Но на этот раз Мо Жань и не думал его слушать.

Чу Ваньнин был очень выносливым человеком, даже в постели, поэтому, хотя он сказал: «Можешь заканчивать», — это было очень далеко от правды.

После того, как они начали жить вдали от людей, первые несколько раз, когда они занимались любовью, Мо Жань пошел на поводу у своего внутреннего зла и поверил ему на слово. В итоге все закончилось тем, что во время секса он сильно порвал Чу Ваньнина и потом еще долго сидел, уставившись на испачканные кровью простыни.

С тех пор он научился пропускать мимо ушей «можешь заканчивать» Чу Ваньнина.

Не обращая внимания на его слова, Мо Жань перехватил вторую руку, которой Чу Ваньнин пытался его остановить, и, переплетя их пальцы, еще раз принял его до конца, после чего облизал то место, где сосредоточилось его желание, и спустился еще ниже.

Его влажные черные глаза источали похоть. Сделав паузу, он сказал:

— Учитель, можешь сдвинуться немного вперед?Так… мне трудно позаботиться о тебе…

Хотя он очень деликатно подбирал слова, Чу Ваньнин чувствовал, что еще немного — и у него из ушей дым пойдет.

Увидев, что он не только не двигается, но и сопротивления не оказывает, Мо Жань обхватил его руками и сдвинул ближе к краю стула, после чего снова опустился на колени и развел ноги Чу Ваньнина еще шире.

— …Ах!

На этот раз Мо Жань прошелся языком по чувствительному входу в его тело, и это казалось даже более возбуждающим, чем когда он облизывал его член. Выгнув шею и откинув голову на спинку стула, Чу Ваньнин не мог удержаться от тихого вскрика.

Он ясно ощущал, как язык Мо Жаня вылизывает его, увлажняя и вторгаясь все глубже.

Это и правда было не то, что он мог воспринимать спокойно, но сейчас в его груди через край переливалось тепло от ощущения полного принятия другим человеком. Он был глубоко и искренне любим и окружен заботой. Приятное чувство от осознания этого заставляло его чувствовать себя так, словно он погружается в теплые воды самого чистого в мире горячего источника.

Когда Мо Жань взял его на руки, Чу Ваньнин почувствовал, что от перевозбуждения у него онемели ноги. Они поменялись местами: теперь Мо Жань сидел на стуле. Его полностью эрегированный член действительно пугал своим невероятным размером.

Одной рукой Мо Жань все еще придерживал Чу Ваньнина за талию, а другой продолжил растягивать вход в его тело. После того, как, нахмурив брови, Чу Ваньнин девятый раз за вечер сказал: «Можешь заканчивать», — Мо Жань не смог сдержал смех и нежно поцеловал его в висок:

— Хорошо…

Независимо от того, насколько хорошо он был увлажнен и растянут, проникновение настолько большого полового органа все равно причиняло боль.

Чу Ваньнин нахмурился, его спина слегка дрожала. Он ясно чувствовал как раскаленный жгучим желанием член Мо Жаня очень медленно входит в него.

— ...А-ах…

Когда они полностью слились, оба не могли сдержать удовлетворенный стон.

— Учитель, тебе больно?

— ...Хочешь поменяться и попробовать?

Мо Жань больше не стал тратить время на слова и начал осторожно двигаться. Как бы ни было сильно его возбуждение, в прелюдиях и начале их соития этот молодой человек полностью отличался от Тасянь-Цзюня. С невероятным терпением он очень медленно скользил в его теле, но из-за того, что он изо всех сил сдерживал свою страсть, его красивое лицо становилось лишь еще более привлекательным и соблазнительным.

Когда его член медленно двигался внутри размякшего и горячего тела Чу Ваньнина, ощущение того, как тугие стенки обхватывают и засасывают его внутрь, сводило Мо Жаня с ума. Ему приходилось прикладывать невероятные усилия, чтобы подавить в себе дикое желание схватить Чу Ваньнина и, грубо насаживая на свой член сверху, без всякой жалости оттрахать его.

Его грудь тяжело вздымалась, черные глаза блестели, как сияющие хрустальным блеском отполированные драгоценные камни. Вожделение и страстное желание сжигали его изнутри, пот струился по обнаженной коже, и вся комната наполнилась запахом похоти.

Ему не хватало воздуха, дыхание становилось все более частым.

Хотя каждый раз Мо Жань проникал очень глубоко и головка его члена постоянно касалась хорошо знакомой ему чувствительной точки Чу Ваньнина, этого нежного поддразнивания было недостаточно:

— Ах... ах…

Ушей достиг подавляемый изо всех сил, но все равно перелившийся через край, очень тихий, но невероятно сексуальный хриплый стон Чу Ваньнина.

Разгоряченный Мо Жань почти одержимо искал его рот. Пока влажные губы жадно и страстно целовали и посасывали сверху, темп толчков снизу становился все быстрее и неистовее.

Сидевший на его коленях Чу Ваньнин почти потерял сознание от этих частых и размашистых движений. Мо Жань был очень нежен с ним, но эта нежность была подобна жестокой пытке. Этот мужчина слишком хорошо знал тело Чу Ваньнина. Часто, но не сильно, он снова и снова слегка касался того самого чувствительного места внутри него, не спеша идти дальше. Ощущения от подобного обращения были похожи на то, когда вместо того, чтобы почесать зудящее место, проворные пальцы с легкостью перышка порхают вокруг него, только усиливая зуд и не принося никакого облегчения.

В разгар этого мучительного поддразнивания, когда томление достигло предела, из его горла полились приглушенные вздохи и стоны, больше похожие на мольбу.

Чу Ваньнин раскраснелся еще сильнее, чувствуя, как жар внутри нарастает, а увлажнившееся до предела место их соединения жадно затягивает Мо Жаня внутрь его тела.

Чу Ваньнин не хотел и не смел не думать об этом дальше.

К счастью, Мо Жань не унаследовал страсть Тасянь-Цзюня во время занятия любовью услаждать слух рыданиями потерявшего голову от страсти Чу Ваньнина. Точнее было бы сказать, что он тоже любил его стоны, но не был настолько на них помешан.

Очевидно, почувствовав, что тело Чу Ваньнина уже приспособилось к нему, Мо Жань осмелел и начал двигаться еще более яростно и дерзко. Его твердый горячий член теперь входил до самого основания, руки мяли, терли и крепко сжимали ягодицы. Влажными от похоти глазами он пристально всматривался в лицо сидящего на нем сверху возлюбленного.

— Учитель, тебе хорошо?

— …

Естественно, ответа на этот вопрос не последовало, но Мо Жань и так легко считал его по дрожи тела, тихим вздохам и стонам Чу Ваньнина.

В результате его движения стали еще более быстрыми и сильными. Постепенно их плотская любовь из нежного и медленного соития превратилась в неконтролируемое и бурное совокупление двух мокрых от пота и обезумевших от страсти мужчин.

Стул под ними позорно скрипел, при каждом толчке место их соединения издавало невыносимо постыдные хлюпающие звуки. В конце концов Чу Ваньнин не выдержал этой жесткой манипуляции и обмяк, прижавшись к груди Мо Жаня. Он слегка покачал головой, отчего волосы шелковым покрывалом свесились на его лицо:

— Медленнее, помедленнее… — задыхаясь, простонал он.

Но к этому моменту Мо Жань уже слишком погрузился в процесс и перестал быть уступчивым и послушным.

Их бурное соитие длилось еще довольно долго. Не обращая внимания на его просьбы, Мо Жань словно одержимый яростно трахал Чу Ваньнина до тех пор, пока тот, содрогнувшись всем телом, не кончил, излившись прямо на нижнюю часть его красивого подтянутого живота.

В этот кульминационный момент Мо Жань поднял взгляд на сидящего у него на коленях мужчину. Во время их излишне бурного соития шелковая лента съехала, обнажив слегка прикрытые влажные глаза феникса.

Мо Жань все еще был слишком возбужден. Внезапно он снова обнял пока не отошедшего от оргазма любовника и поднялся на ноги. Из-за изменения позы его член проник еще глубже, вырвав стон из горла уже немного расслабленного Чу Ваньнина:

— Ах…

— Учитель, Ваньнин... золотце… — Мо Жань крепко обнял его и, целуя, увлек на кровать. В процессе этих перемещений член Мо Жаня выскользнул из влажного, непристойно раскрытого отверстия Чу Ваньнина.

Глаза погруженного в ощущения Чу Ваньнина были пусты. После оргазма удовольствие от их слияния стало еще сильнее. Теперь, когда огромный член Мо Жаня внезапно выскользнул из него, он почувствовал, как его бесстыжее тело тоскливо сжимается. Тихо охнув, он поднял дрожащую руку и сдернул наполовину сползшую шелковую ленту.

Влажные, слегка приподнятые к уголкам покрасневшие глаза, казалось, заглянули в глубину сердца Мо Жаня.

Мысленно выругавшись, Мо Жань поднял ноги Чу Ваньнина и прижался своим раскаленным и твердым как железо членом к входу в его тело. Одним коротким толчком введя в него только головку, он услышал приглушенный стон боли и удовольствия.

Потеряв остатки выдержки, Мо Жань с тихим «прости» обхватил руками талию Чу Ваньнина и одним махом полностью вошел в него. Последующее яростное и неистово дикое совокупление было больше похоже на случку двух зверей.

Погружаясь в пучину страсти, император Тасянь-Цзюнь и образцовый наставник Мо ничем не отличались друг от друга. Оба вмиг теряли разум и могли лишь стремительно двигаться внутри податливого тела Чу Ваньнина, страстно желая услышать как можно больше хриплых стонов. Два крепких и стройных тела переплелись на кровати. Мо Жань широко развел ноги Чу Ваньнина: его ягодицы снова и снова двигались, член быстро и глубоко входил в податливое тело.

— Ах… ах…

Все смешалось и перепуталось. Эти частые и резкие толчки с силой ветра и неистовством ливня обрушились на Чу Ваньнина подобно бурному потоку. Он чувствовал себя плывущей по течению реки неприкаянной душой, которая не может ни за что уцепиться и ничего контролировать. Только сияющее любовью на грани одержимости лицо молодого человека перед ним было той единственной реальной вещью, что еще держала его в этом мире.

Чем ближе был пик, тем более яростными и почти безумными становились движения Мо Жаня. Казалось, он был одержим навязчивой идеей втиснуть в Чу Ваньнина даже свои яйца. Последние несколько толчков были особенно свирепыми и обжигающе горячими. Сразу после этого в тело Чу Ваньнина ударила мощная струя спермы.

От такой сильной стимуляции у Чу Ваньнина задрожали даже пальцы на ногах, а глаза почти утратили фокус.

— Ты в порядке?

Прошло довольно много времени прежде чем Мо Жань оправился от послевкусия своего оргазма и легонько коснулся губами влажных от пота бровей, губ и кончика носа Чу Ваньнина.

— Я причинил тебе боль?

— …

— Тебе это понравилось?

Чу Ваньнин повернул к нему лицо. Он чувствовал себя немного вымотанным, но снова ощущал жар в сердце. Он смотрел в полное искренности и нежности лицо молодого человека, которого уже почти потерял, того, кто когда-то ради него спустился в Ад и тело которого когда-то остыло рядом с ним.

Теперь же, пышущий здоровьем и полный жизни, он так энергично и самозабвенно занимался с ним любовью.

Перед его глазами.

Рядом с ним.

Внутри него.

Чу Ваньнин закрыл глаза. Во рту почему-то пересохло и стало очень горько, в груди же чистый родник пробил камень и разлился по сердцу невыносимой сладостью. Смешавшись в его горле, горечь и сладость придали его голосу немного хрипотцы.

Он никогда не умел складно говорить, к тому же был очень скромным и стыдливым человеком. Стоило ли ожидать, что теперь он честно обсудит связанные с постельными утехами темы, так что и на этот раз Мо Жань не получил ответов на свои глупые вопросы.

Но он смог получить от него кое-что другое.

Значительно лучше.

Чу Ваньнин немного приподнял голову с прилипшей ко лбу прядью влажных от пота черных волос. Прекрасные глаза феникса взглянули в лицо молодого человека перед ним, а потом он наклонился и поцеловал его красивые губы.

Чу Ваньнин положил руку на грудь Мо Жаня, где до сих пор остались шрамы.

У них обоих были шрамы на сердце.

Однако все это осталось в прошлом.

Шрамы остались, но они больше не болят.

— Я люблю тебя, — очень тихо сказал Чу Ваньнин, а затем, словно не желая, чтобы Мо Жань увидел его смущенный румянец, притянул к себе, вовлекая в новый поцелуй.

Эта ночь ничем не отличалась от других, и они делали это еще не раз. После того, как Мо Жань получил доступ к демонической энергии, его физическая сила и выносливость, казалось, стали даже лучше, хотя и раньше он также был невероятно хорош во всем, что касалось разврата.

В сокрытом от чужих глаз ущелье горы Наньпин захваченные страстью любовники переплелись телами. Кровать протестующе скрипнула, когда Мо Жань перевернул Чу Ваньнина и, поставив его на четвереньки, пристроился сзади. Словно одержимый похотью дикий зверь, он свирепо и мощно толкался в него сзади. В процессе этого яростного соития остававшаяся в теле Чу Ваньнина сперма вспенилась и потекла по внутренней стороне его бедер.

— Ваньнин…

Во время этого бурного совокупления почти потерявший сознание Чу Ваньнин безвольно лежал на кровати. Несколько прядей черных волос упали ему на глаза. Он смутно слышал за спиной  голос Мо Жаня, полный любви, желания, страстного влечения и абсолютной зависимости от него.

Он хотел ответить ему, но из-за того, что этой ночью, занимаясь любовью с Мо Жанем, он уже несколько раз так кричал, что сорвал голос, ему не удалось произнести ни звука.

Чу Ваньнин лежал так, что его щека была прижата к кровати, из-за чего у него не было возможности рассмотреть выражение на лице Мо Жаня, но через какое-то время он увидел, как большая рука накрыла сверху тыльную сторону его ладони.

Он почувствовал обжигающе горячее дыхание на своем ухе и услышал самый сексуальный и приятный голос в мире.

Чу Ваньнин нахмурил брови, ясно чувствуя, как сперма Мо Жаня снова излилась в его тело, породив в нем новую обжигающую волну сильнейшего возбуждения.

Он ощутил горячее дыхание, когда губы Мо Жаня прильнули к его уху. Со всей серьезностью этот мужчина собирался произнести то, что не раз повторял в течение этих двух лет и, похоже, собирается повторять до конца жизни.

Хотя нет, не просто собирается.

Безусловно будет.

Мо Жань сказал:

— Ваньнин, я люблю тебя.

«Я люблю тебя.

От восхода до заката.

Каждый день.

До конца жизни.

Навсегда»

Что же касается банкета в честь воссоединения семьи во время Праздника Середины Осени…

Хотя Чу Ваньнин не очень хорошо готовил, но у него был неплохой вкус.

Он очень долго изучал теорию приготовления еды, но так и не научился готовить даже простейшие блюда. Наблюдая за тем, с какой легкостью Мо Жань подготавливает ингридиенты, смешивает соусы и маринует рыбу, за три дня до Праздника Середины Осени Чу Ваньнин наконец отказался от идеи приготовить все самостоятельно.

Именно поэтому сцена, с которой началась эта глава, была именно такой.

Десятки древесных и растительных духов окружили Чу Ваньнина: кто-то из них рубил дрова, кто-то разводил огонь, кто-то нарезал овощи, а кто-то следил за тем, как готовится еда.

Чу Ваньнин посмотрел на кипящий бульон в кастрюле. У него был очень аппетитный цвет и аромат, поэтому он не мог не сказать двум кашеварящим маленьким духам:

— Спасибо.

— Ой, не стоит благодарить нас, мы делаем это с удовольствием, — со смехом ответила девчушка-дриада. — Бессмертный Шэньму позвал нас на помощь, это такое счастье, а мы даже порадоваться еще не успели.

Чу Ваньнин выглянул из дома и увидел, что Мо Жань послушно усердно колет дрова в другой части двора. Помочь ему было некому. Капли пота стекали по его загорелому лицу цвета спелой пшеницы. Одежда не могла скрыть хорошо развитые мышцы груди и тонкую талию.

Выглядит весьма недурно. И правда красавчик.

К сожалению, Чу Ваньнин не собирался вестись на эту красоту.

Хотя с его стороны было не совсем честно тайно призывать духов, чтобы они помогли ему с готовкой, но кто заставлял Мо Жаня без сна и отдыха изводить его в постели каждую ночь, так что в итоге у него просто не осталось выбора…

Найдя себе оправдание, Чу Ваньнин плотно закрыл дверь кухни и наложил барьерные чары, чтобы наверняка избежать вторжения Мо Жаня. Покончив с этим, он снова вернулся к растительным и древесным духам, чтобы проконтролировать точное следование рецептуре приготовления следующего блюда:

— Следующим будем готовить окуня в кисло-сладком соусе.

Из кухни доносился голос Бессмертного Бэйдоу, изредка оттуда же доносилось приглушенное бормотание какой-то мелкой нечисти:

— Кто умеет ловить рыбу?

Весь день из кухонной трубы струился дым, с наступлением сумерек весь дом пропах ароматами чая, риса, масла и соли.

В этой теплой и умиротворяющей атмосфере холодный дождь и снег той суровой зимы на горе Наньпин со временем сотрутся из памяти. Возможно, однажды боль, которую им довелось испытать, станет слабой тенью, совсем как пятна чернил на светлой одежде, которые не отстираешь за один-два раза, но со временем и от них останется лишь бледный след.

Отныне, вне зависимости от сезона, каждый год в мире людей для них двоих будет самым лучшим.