Онлайн чтение книги Записки расхитителя гробниц Grave Robbery Note
Глава 37. Проход даодоу

Я уже собирался ползти дальше, но, когда услышал вопрос Толстяка, невольно почувствовал мурашки на собственной шее. До сих пор обстановка совсем не благоприятствовала усиленному вниманию к таким мелочам, я просто не замечал, что там зачесалось или заболело. Но действительно, немногим ранее я тоже заметил, как сильно чесались раны, оставленные стрелами с наконечниками в форме лотоса. Однако, то ли я перестал замечать зуд, то ли ссадины уже зажили — меня это больше не беспокоило. Я отогнул воротник и ощупал шею: припухлости и неприятных ощущение не было. "Было такое, — ответил я, — но, кажется, все прошло. Здесь довольно сыро, может быть, аллергическая реакция."

"Значит, аллергия, — бурчал Толстяк, сильно расчесывая спину. — А есть способ вылечить ее? Я, пока старался не стать пирогом, сильно вспотел, теперь чешется прямо ужасно." Говоря это, он терся спиной о стену, не в силах дотянуться руками до особенно чувствительных мест. На рубашке в некоторых местах проступили пятнышки крови. Я чувствовал, что с его спиной точно не все в порядке, поэтому потребовал снять рубашку. Он повернулся, продолжая чесаться. Пришлось отшлепать его по рукам, чтобы не мешал. В свете фонаря я увидел довольно отвратительное зрелище: на ссадинах, оставленных стрелами было что-то похожее на очень тонкие короткие белые волосы. "Толстяк, ты давно ванну принимал?" — ехидно спросил я.

"Ванну? — Толстяк вздохнул. — А почему ты об этом спрашиваешь? Это же личное, мне неудобно отвечать на такие вопросы."

"Сукин сын, ты не мылся уже давно, — продолжал я. — Говорю тебе, ничего серьезного, но твоя спина заплесневела. Белая плесень буйным цветом, ты ж прям очередное чудо света. Думаю, если дальше не будешь мыться, то через пару месяцев станешь обладателем собственного гриба бессмертия(1)."

Толстяк прочистил уши, словно не расслышал: "Что? Белый уголь?(2) Говори понятнее, что происходит?"

Я посмотрел на Молчуна: он нахмурился. Судя по его реакции, дело плохо, поэтому я не решился больше шутить. Он осмотрел спину Толстяка, надавил на одну из ссадин, оттуда показались капли черной крови. "Беда, — шепнул мне Молчун так, чтобы Толстяк не расслышал, — кажется, на наконечниках тех стрел было что-то странное."

Согласен, нормальные ссадины так не выглядят, даже если туда попала инфекция. Но ведь я тоже был ранен ими, но у меня никакой плесени на коже не было. Неужели у нас в роду передается какой-то иммунитет от ядов, встречающихся в гробницах? Я высказал свои сомнения, показав Молчуну собственные уже зажившие ссадины. Он осмотрел меня, кивнул, соглашаясь, но теперь совсем не понятно, что происходит. Толстяк, так и не получив ответа на свой вопрос, испугался, повернул голову и встревоженно спросил: "Какого дьявола вы притихли? У меня там волосы, что ли, выросли? Твою ж мать, давай конкретнее. Длинные волосы? Где именно?" Возмущаясь, он пытался дотянуться до зудящих ссадин, я перехватил его руку, успокаивая: "Не трогай! Похоже, ты какую-то кожную заразу подхватил. Дай нам рассмотреть получше, разобраться. И не чешись, а то шрамы останутся."

Но справиться с собой он не мог, продолжая расчесывать кожу до крови. Я был не в силах смотреть на это и обратился к Молчуну: "Это нельзя так оставлять, надо придумать что-нибудь. Я слышал, что некоторые люди от сильного зуда перестают себя контролировать и могут даже покончить с собой."

"Проклятье, — кричал Толстяк, — я хочу покончить с собой! Иначе зачешусь до смерти. Может, мне поучиться у Гуань Юя, как чесать кости, выковыряв перед этим пару кусков собственного мяса."(3)

Как и многие дети, я маленьким часто болел чем-нибудь кожным и тогда познакомился с нетрадиционным, но универсальным способом лечения. В какой-то степени это было отвратительно, потому я предпочел не объяснять Толстяку все в подробностях: "Тебе не нужно выковыривать свое мясо. Ты же не думаешь, что оно у тебя лишнее? А кроме того, я не Хуа То(4). Но у меня есть немного освежающего лосьона для тела. Давай попробуем намазать. Может быть немного больно, но ты выдержишь."

Молчун застыл в недоумении, а Толстяк со вздохом согласился: "Вот же, сразу видно городских. Отправляясь в дьявольски странную гробницу, ты не забыл взять лосьон? В следующий раз захвати колоду карт. Когда снова попадем в ловушку и не будет мотыг, чтобы выкопаться наружу — можно будет сыграть на досуге."

Естественно, никакого лосьона у меня с собой не было. Я пару раз смачно плюнул на плесень, надел перчатки и размазал слюну по спине Толстяка. Чего я не ожидал, так это сильной боли. Не в силах терпеть, Толстяк закричал сразу, как слюна попала на ссадины. Отмахиваясь от меня, он пытался отползти, безбожно ругаясь: "Что за лосьон у тебя такой дерьмовый! Больно-то как, мать твою за ногу, лучше бы ты меня всего порезал! Вот теперь точно я, Толстяк, хочу на тот свет, только бы не было так больно!"

Однако, я видел, что боль оказала позитивное действие: "Поболит и перестанет. Боль лучше, чем зуд. Ну как, чешется еще?"

Какое-то время Толстяк еще метался и пританцовывал от боли, затем остановился в недоумении: "Эй, молодой У, а правда, все прошло. Скажи мне, что за чудодейственный лосьон такой, какой марки? Я себе такой прикуплю, когда выберемся."

Думаю, если он узнает, что я просто наплевал ему на спину, то прибьет меня, поэтому я поспешил уйти от этой темы: "Не будь девочкой, нам надо побыстрее отсюда выбираться."

Молчун, глядя на мой метод лечения, от души смеялся, покачивая головой. Я впервые видел на его лице не привычную горькую улыбку, а что-то более человеческое. Похоже, он меняется к лучшему, ему просто надо побольше общаться с людьми.

Но, отсмеявшись, он снова надел свою равнодушную маску и сделал знак следовать за ним. Мы ползли вверх около пары минут, пока он не остановился: "Тут развилка."

Я протиснулся вперед: там было два прохода. Посветив фонарем в тот, что слева, я увидел завал из кирпичей. Это был тупик. Молчун, подумав, сказал, что завал сделан уже после того, как человек вернулся сюда из левого прохода. Теоретически этот ход должен был соединять обе ушные камеры. Не знаю, почему Се Ляньхуань запечатал его. Боялся, что из гроба, куда он прокопался, что-то вылезет?

Но раз левый проход закрыт, то правый должен быть выходом. Молчун думал также. Ничего не говоря, мы повернули направо.

Честно говоря, на четвереньках я не ползал с того дня, как перестал под стол ходить. Сейчас это была та еще зарядка, я вспотел так, что хоть одежду выжимай. По привычным подземным ходам ползать было проще, там под ногами была земля, в которую легко упираться коленями. А здесь кругом кирпич и жесткий строительный раствор, да еще поверхность неровная, местами с торчащими осколками. Каждое движение для меня было настоящей пыткой, колени просто горели так, что я даже не чувствовал боли. Кажется, если выберемся отсюда, мне придется заново учиться ходить.

Пока я жаловался сам себе на свою несчастную жизнь, Молчун остановился и жестом призвал к тишине. Толстяк, следовавший за мной, этого жеста не увидел, и спросил: "Что случилось?"

Я попросил его не разговаривать, а Молчун выключил фонарь, мы с Толстяком сделали то же самое, и все вокруг погрузилось в абсолютную тьму. Но все это никак не повлияло на меня: сердце билось размеренно, и я был абсолютно спокоен. Видимо, стены, чуть не раздавившие меня в лепешку, лишили меня остатков страха перед древними гробницами. Не знаю, что там впереди заметил Молчун, но мой опыт общения с ним говорил, что в любой гробнице его надо слушать, ибо он всегда прав.

Какое-то время мы молчали, выравнивая дыхание и остывая после утомительной прогулки по узкому проходу. В тишине был слышен каждый, даже самый незначительный звук. И тем более звук шагов, словно, кто-то ходил сверху, прямо над нами. Шаги были похожи на человеческие. Я был поражен: кто-то следует за нами? Вроде бы мы сейчас находимся под аспидой или коридором, ведущим к ней. Кто это может быть? А Нин? Третий дядя?

Пока я гадал, кто же это ходит наверху, моя шея сильно зачесалась. Сердце екнуло: неужели я подхватил эту белую плесень от Толстяка? Я поспешно ощупал шею, пальцы дотронулись до какой-то влажной массы. Сначала я подумал, что это Толстяк слишком близко придвинулся и щекочет меня своими взмокшими от пота волосами. Выругавшись про себя, я отпихнул его. Но, вытирая руку о куртку, почувствовал слабый странный запах, казалось, прилипший к моим пальцам.

Я с отвращением вытер ладонь о кирпичи сбоку от себя. Похоже, свой ежик на голове Толстяк обильно поливает маслом для волос. Когда выберемся, надо будет его хорошенько отмыть. Судя по консистенции, это масло он не смывал уже несколько месяцев.

Но шея снова зачесалась. Да что этот Толстяк там делает? Я разозлился, схватил его за патлы и прижал к стене, и только сейчас понял, что для головы Толстяка эта копна слишком густой. Осторожно обернувшись, я ощупал пряди, которые только что щекотали мою шею, и похолодел. Волосы были длинные, спутанные и шевелились, словно хотели обхватить мои руки и потянуть за собой. Я судорожно сглотнул, холодный пот снова защекотал спину: у Толстяка не было такой шевелюры. Кто же это рядом со мной?

Тут я вспомнил о плотоядных волосах, которые мы встретили у входа в гробницу. Дыхание перехватило, но включить фонарь я не осмелился. Эта тварь, казалось, находилась в нескольких сантиметрах от меня, если направлю на нее свет, боюсь, мои нервы не выдержат. В этот момент тонкая влажная рука коснулась моего лица. Кожа была очень холодной, а ногти острыми. По затылку у меня побежали мурашки и щека нервно задергалась.

Ногти холодной руки погладили мою шею, и убрались в темноту, а затем я почувствовал приближение лица этой твари, и ее мокрые волосы, прилипшие к моим щекам. Мне было настолько противно, что я стиснул зубы, чтобы не заорать. Внезапно из глубины этих волос раздался женский голос, мягкий, шепнувший мне на ухо: "Кто ты?"

Голос был очень тихим, но я отчетливо расслышал каждое слово. Я остолбенел от удивления, а тело женщины приблизилось, коснувшись моих рук. Ее тонкие пальцы коснулись моего локтя, поднялись к плечу и затем обняли за шею. Меня затрясло, женщина казалась миниатюрной, ее губы щекотали мне ухо, дыхание было прохладным. Я не мог пошевелиться, только слушал ее нежный шепот: "Пожалуйста, обними меня."

Ее голос завораживал. Я был словно одержим: вроде пытался сопротивляться, но собственные руки не слушались голоса разума. Я обхватил ее талию, и совершенно потерял рассудок, понимая, что на ней ничего нет. Кожа была холодной и удивительно гладкой. Краска смущения залила мое лицо, когда губы женщины скользнули от уха к подбородку и нежно коснулись его: это явный намек, что я должен ее поцеловать. И что странно: я совсем потерял контроль над собой и был готов целовать ее бесконечно долго. Этот морок развеял свет фонаря, зажженного Молчуном. Я увидел то, что держал в объятиях. Мой мозг был готов взорваться, а волосы по всему телу зашевелились.

Примечания переводчика

(1) Ганоде́рма (лат. Ganoderma) — род грибов-трутовиков из семейства Ганодермовые (Ganodermataceae), произрастающих на деревьях. В Японии его называют грибом Рейши, в России — чага или трутовик лакированный. В традиционной китайской медицине он известен как гриб Линчжи или "гриб бессмертия", и ему присвоена «высшая» категория с точки зрения широты действия и отсутствия побочных эффектов.

(2) У Се произнес 发霉 (плесень, фа мэй), что легко можно перепутать с 白煤 (белый уголь, ба мэй)

(3) Гуа́нь Юй — военачальник царства Шу эпохи Троецарствия и один из главных героев средневекового романа «Троецарствие». В романе он выведен как идеал благородства, своего рода восточный Робин Гуд. В главе 75-й этого романа описан сюжет, как его ранили отравленной стрелой. Гуань Юй не умер, рана зажила, но в плохую погоду у него болела кость в месте ранения. Врач сказал, что надо разрезать рану и выскоблить кость. Гуань Юй в это время сидел за столом со своими военачальниками и приказал врачу резать и выскабливать кость, но не прервал при этом трапезу.

(4) Хуа То (华佗 145? – 208 г.г.) — выдающийся врач, практиковавший в конце периода династии Восточная Хань. Был первым инициатором лечебной физкультуры и изобретателем лечебной гимнастики, построенной на подражании движениям пяти животных. Особенно он прославился как хирург, оперировавший на органах брюшной полости под обезболиванием. По легенде именно он скоблил кость Гуань Юю.