Я готов был рвать и метать. Толстяк услышал, что я пошевелился, обернулся и, смутившись, спросил: "Проснулся? Давай покормлю, поешь горяченького."
Выражение лица у меня, вероятно, было злобное, ненавижу, когда от меня что-то скрывают. Хотя догадываюсь, что у Толстяка могли быть для этого причины, но меня это все равно бесило.
Толстяк сделал вид, что не понимает: "Что я сказал? Я сказал, что не хочу тебя беспокоить, чтобы не утомлять. Ты что-то не так понял."
Сделав пару глотков воды, я присел рядом с ним и настойчиво потребовал: "Не надо вести себя, как мой третий дядя. Ты меня не обманешь. Что, мать твою, происходит? Рассказывай побыстрее, я от тебя не отстану, пока все не узнаю."
Толстяк неуверенно смотрел на мою злобную гримасу, я же решил не поддаваться на его уловки и продолжал настаивать: "Говори сейчас же. Ты хотел что-то скрыть от меня. Но я об этом узнал, и не надо теперь дурачка строить. Не проще ли просто поделиться со мной? Или так прямо и скажи, что нам не по пути. Ты же знаешь, я ненавижу, когда от меня что-то скрывают. Не хочешь быть со мной откровенным, я дальше пойду один. И, если погибну, моя смерть будет на твоей совести."
Толстяк почесал в затылке: "Ты ведешь себя, как последняя сука. Жить или подохнуть — дело твое. Но если я тебе что-то не рассказываю — это для твоего же блага."
Сравнивая Толстяка с третьим дядей, я на самом деле так не думал. Они совсем не похожи. Толстяк не будет настаивать, если понимает, что не прав, он не столь упрям — и это качество я в нем ценю.
Толстяк покосился на Молчуна, вздохнул и ответил: "Ладно. Пошли покажу кое-что."
И он направился к камню под навесом. Сейчас на нем лежали разбросанные документы, которые до этого были аккуратно сложены, видимо, Толстяк их просматривал. Он собрал их и аккуратно сложил стопкой, освободив поверхность. На краю камня были нацарапаны несколько иероглифов, на которые он и указал мне.
Уже стемнело, свет костра сюда не доходил. Толстяк зажег фонарь и посветил мне. Прочитав надпись, я просто ошалел. Там было написано следующее:
Я так и застыл в недоумении, а Толстяк пояснил: "Я увидел это, когда просматривал бумаги. Изначально эта надпись была прикрыта, словно ее специально спрятали... Кажется, твой третий дядя окончательно решил умереть. Этот сукин сын решил покинуть тебя навсегда."
Это действительно был почерк третьего дяди. Хотя написано было криво и явно в спешке, но я хорошо знаю особенности письма своего дяди. Ошибки быть не могло — это писал именно он, но очень торопился.
Удивительно, я думал, что, узнав о проблемах дяди, почувствую беспокойство или гнев. Но сейчас мои разум и душа были пусты: ни чувств, ни эмоций, ни мыслей.
Толстяк подумал, что я подавлен, похлопал меня по плечу, желая подбодрить, но ничего не сказал. Я подошел поближе, еще раз внимательно перечитал надпись, но все равно ничего не почувствовал.
В последнее время безопасность дяди меня не сильно волновала. Да, я не желал, чтобы с ним случилась беда, но мы постоянно оказываемся в таких ситуациях, где ничего нельзя заранее предугадать. Я понимаю, что любой из нас может умереть в этом адском лесу, и переживать из-за этого нет смысла, лучше потратить силы на что-то более полезное.
Примерно так же ведут себя люди на войне: там высока вероятность смерти, и людей в первую очередь волнуют тактические и стратегические задачи, а не безопасность кого-то одного.
Я внезапно почувствовал, что понимаю, о чем думал третий дядя. Он писал это для меня, и это было настоящим проявлением любви ко мне. Если бы у меня был племянник, я бы точно так же, оказавшись в опасности, предупредил бы его и требовал, чтобы он отступил. Он не хочет, чтобы я рисковал, потому не раскрывает подробности. И это верное решение.
Случись подобное несколько месяцев назад, я бы сильно переживал, понимая, что больше никогда не увижу своего дядю. Впрочем, я и теперь буду в некоторой степени сожалеть.
Но я уже не тот, кем был раньше. Сейчас я уже не только иду по следам своего дяди, а сам пытаюсь решить те загадки, что мне подбросили. Поэтому из его предупреждения я сделал два вывода: он все еще жив, и он нашел нужное направление. Это совсем неплохо, вероятно, потому у меня на сердце царит полный покой.
Не знаю, почему я так рассуждаю: то ли повзрослел, то ли это усталость так сказывается. Возможно, это просто отговорки. Но я воспринимал ситуацию легко: дядя просто снова был далеко.
Некоторое время я молча смотрел на иероглифы, потом обернулся. Толстяк схватил меня за плечи и начал утешать: "Я не хотел, чтобы ты это увидел. Лучше, если беспокоиться буду я один. Ты ничего не можешь изменить, потому не думай слишком много."
Мне не хотелось объяснять ему, что вообще-то мне пофиг, потому я промолчал. Он заграбастал меня в объятия и потащил к костру, где сунул мне миску в руки и потребовал, чтобы я поел.
Это было сваренное прессованное печенье(1). Но у меня не было аппетита, и я жевал очень медленно. Толстяк решил, что я все еще расстроен, и продолжал утешать меня: "Твой третий дядя не так прост, как другие люди. Просто так он не умрет: если уж ему суждено погибнуть, то смерть его не будет обычной. Впрочем, у него очень большой опыт. Если он сказал, что там опасно, это не значит, что он погибнет."
Я вздохнул и ответил, что со мной все в порядке. Я привык к таким ситуациям, и сейчас думаю не о дяде, а о том, куда он пошел.
Еще когда в джунглях я увидел красный сигнальный дым, у меня мелькнула мысль о том, что мы не найдем третьего дядю. Но не потому, что он погиб: просто не в его привычках сидеть и ждать. Он просто сообщил об опасности и пошел дальше.
Как оказалось, я был прав. Но я не ожидал, что третьему дяде удастся так быстро найти вход во дворец Сиванму, и это означало, что его нынешнее местонахождение нам не известно.
Я рассуждал так. Третий дядя расположился здесь лагерем, затем нашел вход. Они покинули лагерь, оставив его так, словно что-то случилось. Перед этим он подал дымовой сигнал об опасности и оставил на камне сообщение. И все это с одной целью: чтобы я не пошел следом. И возвращаться назад он на самом деле не собирался.
Однако, его слова "пути назад нет" я не воспринимал фатально. Третий дядя не из тех людей, что легко смиряются со своей судьбой. Да, вполне возможно, во дворце Сиванму немало опасностей, и даже есть вероятность смерти. Но есть и другие причины, по которым нельзя вернуться назад.
Кажется, я правильно понял его предупреждение.
Значит, вход во дворец Сиванму должен быть где-то поблизости, вероятно, в древнем храме. Я не знаю, насколько осведомлен был третий дядя, но точно лучше, чем мы. Остается только догадки можем строить.
Говоря это, он подмигнул Молчуну, наверно, желая, чтобы тот тоже присоединился к утешениям. Однако тот покачал головой и, увидев мой вопросительный взгляд, сказал: "Если это написал У Саньсин, то мы точно не сможем найти вход."
Глядя в костер, Молчун ответил: "У Саньсин не дурак, понимал, что, когда мы прочитаем его сообщение, то будем искать вход поблизости. А он не хочет, чтобы У Се шел следом. Поэтому он не стал бы оставлять сообщение там, где вход. Даже если он и рядом, то найти его очень сложно. Или найти легко, но попасть туда не получится."
То, что он сказал, имело смысл. Я вздохнул, сообразив: вряд ли мы сможем найти то, что обнаружил третий дядя. Он тщательно замел следы, чтобы я не пошел следом.
Толстяк опечалено пробормотал: "Так что получается, мы зря сюда шли?"
Молчун кивнул: "Возможно, это даже к лучшему. Для тебя к лучшему."
Молчун поднял голову и возразил: "Возможно, есть способ найти вход во дворец Сиванму." Затем он оглядел лагерь и продолжил: "Но сейчас важно другое. Что-то с этим лагерем не так. Возможно, У Саньсин предупреждал о настоящей опасности."
Примечания переводчика
(1) Сухое прессованное печенье,压缩饼干 — вид сухого пайка, как правило, использующийся в армии. Можно есть и в сухом виде: обычно брикеты такого печенья имеют ризки, отмечающие суточную норму калорий. Но есть вариант и разварить в кипятке, тогда в зависимости от количества воды получается либо густая паста, либо однородный суп-пюре.
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления